Мартин Липсет - Политический человек. Социальные основания политики

© Мысль, 2015

© 1959, 1960, 1981 by Seymour Martin Lipse

Аристотель о политическом человеке и условиях демократического устройства [1] На полях под чертой указано начало страницы по английскому оригиналу. См. указатели.

«Человек по природе своей есть существо политическое [2] Нередко переводят «есть политическое животное», и именно так сказано в английском тексте. – Прим. перев. »

(Книга третья, IV 2; англ. изд., 1129 [3] Там, где это возможно, здесь и далее даются ссылки вначале на традиционный русский перевод Аристотеля (если он доступен), а затем и на использованный в оригинале этой монографии его английский перевод. – Прим. перев. ).

«Общественный инстинкт встроен природой во всех людей, и тем не менее тот, кто первым основал государство, был величайшим из благодетелей. Ибо человек, когда он безупречен, есть наилучшее из животных, но когда он обособляется от закона и справедливости, то делается наихудшим из всех, поскольку хорошо вооруженная несправедливость наиболее опасна, а человек с рождения оснащен оружием, которое предназначено для его использования разумом и храбростью, но которое он может применять для достижения наихудших целей. Посему, ежели человек не обладает добродетельностью, то становится самым нечестивым, злобным и самым диким из животных и его переполняют вожделения и ненасытность. Но справедливость есть обязанность всех людей в государствах, ибо отправление правосудия, задача которого состоит в установлении того, что справедливо, является принципом порядка в политическом обществе» (англ. изд., 1130).

«Если же взять любого [из совокупности] [4] В цитатах из традиционного русского перевода Аристотеля здесь и далее в квадратные скобки заключены дополнения и уточнения, заимствованные из английского перевода. – Прим. перев. в отдельности, то он, возможно, окажется хуже [мудрого человека]; но ведь государство состоит из многих, и, подобно тому как пиршество в складчину бывает лучше обеда простого, на одного человека, так точно и толпа о многих вещах судит лучше, нежели один человек, кто бы он ни был. Сверх того, масса менее подвержена порче [чем совокупность немногих], подобно большому количеству воды, масса менее поддается порче, чем немногие» (Книга третья, Х 5–6; англ. изд., 1200).

«Неизбежно следует, что государство, состоящее из средних людей, будет иметь и наилучший государственный строй [причем хорошо будут, скорее всего, управляться те государства, в которых среднее сословие велико]. <���…> Поэтому величайшим благополучием для государства является то, чтобы его граждане обладали собственностью средней, но достаточной; а в тех случаях, когда одни владеют слишком многим, другие же ничего не имеют, [может] возникать либо крайняя демократия, либо олигархия в чистом виде, либо тирания, именно под влиянием [каждой из этих] противоположных крайностей. Ведь тирания образуется как из чрезвычайно распущенной демократии, так и из олигархии, [но] значительно реже – из средних видов государственного строя и тех, что сродни им. <���…> Демократии пользуются большей в сравнении с олигархиями безопасностью; существование их более долговечно благодаря наличию в них средних граждан (их больше, и они более причастны к почетным правам [и больше участвуют в управлении] в демократиях, нежели в олигархиях). Но когда за отсутствием средних граждан неимущие подавляют своей многочисленностью, [возникают трудности и беспорядки] государство оказывается в злополучном состоянии и быстро идет к гибели» (Книга третья, IХ 1; англ. изд., 1221–1222).

«<���…> В тех демократических государствах, где решающее значение имеет закон, демагогам нет места, там на первом месте стоят лучшие граждане; но там, где верховная власть основана не на законах, появляются демагоги. Народ становится тогда единодержавным, как единица, составленная из многих: верховная власть принадлежит многим, не каждому в отдельности, но всем вместе. <���…> В этом случае простой народ, являясь [теперь] монархом, стремится и управлять по-монаршему (ибо в этом случае закон им не управляет) и становится деспотом (почему и льстецы у него в [большом] почете)» (Книга четвертая, IV 4–5; англ. пер., 1212).

«Наличие нескольких видов государственного строя объясняется множественностью частей, из которых слагается всякое государство.