Георгий Рат - Рецепт изготовления человека

Унять разброд мыслей так и не вышло. Сеня забрался с ногами на табуретку, обхватил колени и, глядя в них же, им же и говорил: «Двадцать восемь миллионов шекелей! Вы понимаете – двадцать восемь! Кретины! Что вы можете понимать, любимые мои?» Дотянуться губами мешал живот, и Семён зацеловывал перед коленками воздух, которого скоро перестало хватать. Лобызание чресл сменилось трагичной гримасой: «Шекелей! Почему не долларов? Почему везёт всегда кому-то, но не нормальному человеку? Сволочи!»

Эрекция немного смягчала досаду, и Семён Шулимович, мастер спорта по шашкам, рефлекторно откликался привычными движениями среднего пальца по бугорку на трусах: «У Фиры, сука, будет разрыв сердца! И пусть ей будет! Она думала, что дать Сене Альтману – это ниже её достоинства! Достоинство у неё! Двадцать, сука, восемь, сука, миллионов, блядь, шекелей! Ты поняла, манда толстожопая?!»

Сеню уже не просто трясло, а сотрясало. Он открыл холодильник и закурил. «Машину – только «БМВ»! Нет, «Бентли»! Хотя выпендриваться сильно нельзя, хотя почему нельзя – мы в Израиле, хотя и в Израиле…! У-у-у, чёрт! Ладно, потом – с машиной. Дом! Вилла! И не в Израиле! Где-нибудь, э-э-э… Ну, где-нибудь! И чтоб бассейн, мрамор, все дела… И Фира такая заходит, и – бабах! – разрыв сердца!»

Сеня шарил взглядом по холодильнику, дробно приседая. И вдруг замер. Это было не догадкой о том, что эрекция обусловлена желанием в туалет. Хотя и это тоже. В глазах полыхали кровью буквы: «На-ло-ги!»

Семён об остатки свиного рулета в холодильнике погасил сигарету, закрыл дверцу, и, вернувшись на табурет, опять закурил: «И сколько ж останется? Половина? Сволочи! Там пили кровь, и продолжают здесь! Двадцать восемь пополам… На ровном месте! С ума сойти!» Он делал затяжку за затяжкой, уперев голову в кулак, как над шашечной доской: «Да и хрен с ним! Как будто для Фиры не хватит и четырнадцати! Правда, тогда уже точно – не «Бентли»!» Какая-никакая определённость с колёсным транспортом немного Семёна успокоила. Он подумал, как будет завтра добираться до Тель-Авива за выигрышем. Поезд проходит мимо его завода… К чёрту поезд! Такси! В гжельской росписи фарфоровой рыбке – заначка, три тонны шекелей! Уж как-нибудь хватит на приодеться попижонистей и подкатить к семи утра на проходную, чтоб плюнуть под ноги мудаку Шаю! А пацаны такие: «Сеня! Ты чего на такси?» А ты им: «Да я – мимо, попрощаться. Самолёт завтра!»

– Куда?!

– США, – оттягивая звуки, скажет Семён. – Ну, пока, что ли?

– В лото выиграл?! – отвиснут десятки челюстей.

– Голова у человека не для в лото играть!

И укатит, чувствуя затылком, как валятся на асфальт тушки расстрелянных собственной завистью бывших коллег.

По пути заскочит к мудаку Мише с его левыми имплантатами. Тот, конечно, скажет: «Сеня, шо, опьять болит? Не видумавай уже, заради бога!» Сеня ничего не ответит. Сеня гордо смолчит и посмотрит со своих высот куда-то сквозь Мишу. И даже под ноги не плюнет, а поедет дальше. К мудаку Гришке. Да чёрт с ним, с Гришкой! Сразу к конченному мудаку Славику. А потом… Но знакомых с однородными характеристиками набиралось изрядно, и можно было опоздать в Тель-Авив.

Семён повытряхивал мелкие мысли и запрыгнул в уборную, не закрыв за собой. Мочиться дома при открытых дверях он привык давно, ещё до развода. Незапертая дверь символизировала свободу и была хоть каким-то ответом тёще на все её гадости. К тому же жена Софа работала в урологии медсестрой, и это гармонизировало отношения, которые, по мере увеличения Софы в объёме, убивали Сенину сексуальную мотивацию. Как человек тактичный, Семён об этом молчал. Софа же требовала регулярной активности, утешая слабеющего супруга: «По сравнению с тем, что я вижу на работе, ты – Потёмкин!» Софа, таки, приближалась к размерам Екатерины, но пребывала ещё и в тени своей девичей фамилии – Эйзенштейн. Поэтому сентенция «ты – Потёмкин!» звучала с другим подтекстом! И Сеня, более чем сдержанно относящийся к немому кино, подал на развод. Тёща сказала перед уходом «Поц!» и подарила ту самую фарфоровую рыбку. Старая звезда виртуозно владела последним словом: рыбка могла стоять только вертикально, на хвосте. Семён оскорбление проглотил.

«О чём я думаю?! – сказал вслух Сеня, сливая воду. – Новая жизнь! Я верну Ханне Марковне её рыбку со ста тысячами долларов в клюве! И пусть уже, падла, остановится на своих восьмидесяти шести! Нашла поца! А её доченька будет смазывать катетеры слезами, а не вазелином, когда поймёт, что достаточно было просто меньше жрать! Бог, таки, есть, что дал Семёну Альтману за все страдания!»