Сергей Жигалкин - Об иных горизонтах здешнего. Апология вечного возвращения

Другая теория, вернее, учение, ныне известное благодаря Фридриху Ницше, – вечное возвращение всех вещей. Однако это учение не формулируется и не постигается рационально, но раскрывается лишь благодаря интуиции запредельного. Поэтому, и ещё потому, что это учение – тема последующих размышлений, не будем пока о нём говорить, отметим лишь, что речь в нём идёт о вечности преходящего или просто о вечности, каким бы парадоксальным и странным это ни показалось на первый взгляд.

Иные учения, допускающие существование прошлого и будущего, особенно древние, колоссальные по сложности и тонкости мысли, также темны и непонятны рассудку, поскольку переходят границы нашего мира и сосредотачиваются на недоступном воображению вневременнóм. Например, в Уме неоплатоников – Едином, данным как многое, – мыслящим и одновременно мыслимым, где ещё нет инаковости, всё существует разом: не мыслится то одно, то другое, но сразу всё, ныне и присно. Нет ни прошлого, ни будущего, но лишь настоящее, содержащее в себе всё множество всевозможных миров, в том числе и миров со своими течениями времени. Иными словами, прошлое и будущее в изначальном Уме, в абсолютном покое пребывающем во вневременнóм измерении, предстают как настоящее и существуют всегда.

Но если не углубляться в философию, то наиболее понятная и приемлемая точка зрения заключается в том, что прошлое и будущее одновременно и существуют, и не существуют, вернее, они существуют, но как-то не так, как настоящее.

Пояснить это можно, обратившись к феномену языка. Язык не придуман людьми, он скорее есть некая данность, при рождении чисто потенциальная. Такая же, как и другие данности, как актуальные, так и поначалу потенциальные, допустим, руки и ноги, чувства и ум. Человек научается говорить бессознательно, сам по себе, не используя логику и «здравый смысл». То есть он сначала научается говорить, причём совершенно корректно, и только потом, став уже взрослым, начинает задумываться о языке – осмысливать его принципы, строить грамматику, выдвигать множество лингвистических теорий. Однако в сравнении с языком все его рациональные объяснения кажутся ерундой, к тому же до крайности примитивной. Пример тому – попытка выучить иностранный язык, действуя не так, как ребёнок, а наоборот: усвоив рациональные объяснения языка – фонетику, синтаксис, вообще грамматику – и зазубрив небольшой словарный запас, следуя строгим правилам, пробуют говорить. Ничего хорошего из этого не получается – свобода владения языком наступает только тогда, когда полностью, причём бессознательно, погружаются в среду данного языка. Язык пробуждается в нас «сам собой». То есть язык – куда более глубокая вещь, чем мы думаем. Точно так же, как чувства и ум. Поэтому философы, особенно древние, для уяснения труднейших метафизических вопросов, часто обращаются к языку, предполагая, что в нём зашифровано великое знание, данное людям от века, но ими пока не постигнутое.

В нашем же случае, а именно в вопросе о существовании прошлого и будущего, исследуем слово «быть», то есть существовать. В отношении настоящего это слово модифицируется в «есть». В основном значении «есть» – это то, что наличествует, имеется, происходит прямо сейчас, в данный момент. Есть небо над головой, кот на заборе напротив, я сам, наконец. Другие значения «есть», к примеру обладание, приравнивание («У меня есть сто рублей» = «Я обладаю ста рублями», «Олег Николаевич есть дурак» = «Олег Николаевич – это дурак, то есть является дураком») и прочее, мы не берём, хотя эти значения, безусловно, находятся в тайной связи со значением основным. Итак, настоящее есть, существует, говорит нам язык. Про прошлое и будущее «есть» не говорят, значит, они не есть, не существуют так же, как настоящее. Зато говорят «было» и «будет». А это – другие формы того же самого слова «быть», «существовать». То есть настоящее, прошлое и будущее существуют, но существуют по-разному, поэтому к ним и применяется одно и то же слово «быть», но в разных формах.

Итак, язык не отказывает нам в существовании прошлого и будущего, но подчёркивает особость этого существования. Они и существуют, и не существуют, вернее, существуют, но как-то не так.

Тогда как?

Какое бы объяснение «было» мы ни придумали, самого главного и самого очевидного различия с «есть» не избежать. Оно заключается в том, что прошлое можно лишь вспоминать, ясно себе представлять, но невозможно в нём быть . Даже признав существование прошлого в умозрительном мире, что сделать нетрудно, оно всё равно получается не таким, как некогда было: математический эйдос без всякой души, где нет больше жизни, нет нас. Такой же, как треугольник, окружность, число. Данное мёртвое прошлое, пусть столь же вечное, сколь вечен весь в целом умозрительный мир, не есть подлинное прошлое, но лишь его зеркальное отражение – лишь внешняя форма, вид, облик, но не оно само. Подлинное прошлое – это мир, в котором присутствовали и мы, и вся прочая жизнь. Существует ли, может ли каким-нибудь образом существовать такое подлинное прошлое, а не только его зарисовка? Кажется, нет, поскольку мы присутствуем именно здесь и только здесь, в настоящем, если же в прошлом кто-то и есть, то это не мы и не окружающие нас многочисленные существа, а кто-то другой и другие многочисленные существа, и, следовательно, тот мир больше не наш, а чей-то ещё.