Андрей Михайлов - К западу от Востока. К востоку от Запада. Книга вторая

Однако не следует думать, что джайпурский махараджа думал посмеяться над монархом, хотя не исключено, что ирония над британской монархией в этом экстравагантном поступке присутствовала. Но в том-то и фокус – подкопаться было не к чему. То, что для образованного европейца, а тем более рафинированного аристократа, было грязной водой из замусоренной нечистотами реки, таким же рафинированным аристократом, но образованным индусом воспринималось чем-то действительно священным и достойным любого земного монарха. Ведь это была не просто речная вода, а вода из самой Ганги!

Ганга (почему-то в нашем патриархическом обществе это имя стало читаться в мужском роде) не всегда текла по Индо-Гангской низменности и впадала в Бенгальский залив. Когда-то дочь Хималая вообще не касалась грешной земли и была всецело небесной рекой. А на земле боги в то время вели свою привычную усобицу с демонами – люди же, в зависимости от наклонностей, помогали и тем и другим.

И вот однажды небожители поднатужились, поднапёрли и загнали злобных асуров на самое дно океана. Но супостаты вовсе не собирались сдаваться, напротив, чувствуя свою недосягаемость, продолжали из подводного царства строить козни вышестоящим. Как обычно бывает в Индии в такие ключевые моменты, богов выручил праведник, своим подвижничеством добившийся такого могущества, какое не снилось даже мироспасителям из голливудских блокбастеров. Агастья подошёл к берегу и… выпил море. Ну а божественный спецназ тут же провёл тщательную зачистку и перебил всех выловленных из донной грязи гадёнышей.

Но тут произошёл конфуз. Когда Агастью попросили каким-нибудь способом вернуть выпитую воду обратно в море, оказалось, что это невозможно, так как здоровый организм праведника уже успел усвоить всю поглощённую влагу. Тут-то и вспомнили, что где-то в небесах протекает, зря растрачивая воды, высокородная дочь Хималая. На переговоры был послан другой праведник – Бхагиратха , который сперва тысячу лет медитировал у подножия Гангиного папы, чем сильно того обязал.

Но, когда стороны обо всём договорились, появилась загвоздка: если бы Ганга обрушилась с Небес на Землю во всём своём величии, планета бы просто не выдержала такого напора и раскололась, как разбитый молотом кокосовый орех. Но тут на помощь пришёл грозный Шива , спустившийся со своего Кайласа (той самой вершины, вокруг которой один окулист ищет ныне пещеры с клонами человечества) и подставивший под струи Ганги своё богатырское темя. А уж с волос Шивы мягким и мощным потоком она потекла дальше, наполнять выпитый Агастьей океан. Тут, правда, случился ещё один казус, протекая мимо хижины всесильного отшельника Джахну , Ганга потревожила подвижническую жизнь очередного праведника. И тот сгоряча раззявил свои безгрешные уста и… повторил подвиг Агастьи. Но потом, разобравшись что к чему, выплюнул божественную реку и ничто уже не помешало ей влиться в море…

…А вот с другой священной рекой, Сарасвати, произошло обратное. А всё из-за того, что владыка океана Варуна увёл невесту у… Да, у очередного мудреца и подвижника – Утатхьи . Как уже понял читатель, мудрецы таких шалостей не спускали, и Утатхья перекрыл Варуне кран, сделав так, что все реки на земле пересохли. Усыхающему богу океана ничего не оставалось, как вернуть подвижнику собственность. А тот вернул океану реки. За исключением священной Сарасвати, которая с тех пор так и течёт, затерянная где-то под землёй…

Аллахабад – «Мекка индуизма»

Собственно, все реки, речки и ручейки, питающие Гангу, несут на себе печать её святости. Но особенно, конечно, выделяется крупнейший правый приток – Ямуна-Джамна. Обе реки соединяются в месте, которое у индусов носит название Тиртхараджа. Здесь же с ними соединяется и невидимая Сарасвати. Понятно, что эту точку в европейской литературе окрестили (для индусов это выражение – полнейший нонсенс!) «Меккой индуизма». Интересно, что священный город Праяг, возникший на слиянии трёх рек в незапамятные времена, в эпоху властительства Моголов получил название Аллахабад – «Город Аллаха». Когда место свято, истинно говорится, ему не пустовать!