Григорий Жуков - Диалектика сущности материального движения

К груди томящейся коснётся и к плечу.

Горит душа, душа в огне.

И сердцу больно, очень больно.

Отдай хотя бы каплю мне,

И станет легче, станет вольно.

Когда утихнет мыслей жар,

Падёт на сердце сладкая истома.

И будешь тихо счастья ждать,

Что бродит там… вдали от дома.

Не бойся быть обманутой:

Ведь счастье всё в тебе.

Пусть будет сердце вынуто

Наперекор обманчивой судьбе.

Всё ж тайна есть и будет

В том празднике не тела, а души,

Возникшем в сонме серых буден,

Как море среди бескрайней суши.

Вы в жизнь, как все, пришли

Со словом нежным – мама.

Порою взрослых тешили,

А нежности вы знали мало.

Живя и видя вашу маму,

Беря её заботы и тепло,

Вы замечали редко сами,

Как всё с ней просто и светло.

Самое святое на Земле —

Это только ваша мама,

И самое простое на Земле —

Это тоже ваша мама.

Когда вам больно очень

Или просто в тяжёлом бреду,

Когда для терпенья нет мóчи,

Отгоняя кошмар иль беду,

Пересохшие губы упрямо

Шепчут, кричат или просят:

Мама… Мама! Мама?…

И образ её – мысли и боль уносит.

И боль, и бред смертельный,

Как чёрт от ладана бегут,

И затихает свист метельный

От силы тайной, коснувшейся губ.

Мама … Мама… вот, рядом она.

Но кто, кто она такая

И почему всегда одна,

И дума в ней живёт какая?

Да разве детям впору

Такой вопрос себе задать?

Мама есть, и нету спору,

Зачем за прошлое гадать.

Мама – всё, и быть не может

Без имени её ни торжества,

Ни праздника, – никто не сложит

С неё святого права божества.

О маме говорить не просто,

Как просто её звать.

Она всегда большого роста,

Её, как мир, при жизни не узнать.

Но позвольте мне не вдруг

Вам поведать про того

Чей пытливо-тайный дух

В вас живёт почти открыто.

Я рождён в суровом феврале

Под звёздным знаком Водолея.

Голодный год был на земле,

Но жизнь жила, мечту лелея.

Вся в ранах после боя

Страна вставала из разрухи.

Сквозь смерть прошедшим стоя

Казался хлебным вкус макухи.

Быть может не случайно

В Дербенте древнем я рождён.

Рабами, их тоскою и печалью

Он был когда-то навождён.

С волною Каспия седого

Я был младенцем обручён;

С волною ласковой, седьмою,

Но на разлуку с нею обречён.

Я обречён моей судьбою

На жизнь в тяжёлой маске.

Я обречён самим собою

На жизнь без нежности и ласки.

Откуда ж дикий парадокс,

И почему такая странность?

Я задаю не вам, себе вопрос

И потому отвергну краткость.

Я жить хотел в природе:

Любил – зимой тоску полей,

Возиться ранним летом в огороде

И слушать песни старых тополей.

Манил меня таинством лес,

Простором чистым звало поле.

Всё было просто, без чудес.

Я был собой на воле.

Хоть долго детство длилось,

Хоть грусти не было тогда,

Хотя смешна была пытливость —

Всё мило, всё памятно всегда.

И от себя уйдя однажды,

Чтоб мир и жизнь понять,

К себе опять придёт не каждый,

Не каждый сможет «маску» снять.

Личина та иль маска

Не обязательна, как шуба на бобре.

Но чаще жизнь – не сказка,

И забывают люди о добре.

И потому так трудно жить.

Порою просто невозможно

Творить с душой, а не служить,

И отыскать простое в сложном.

Тому причиной писанный закон

И закон неписанной молвы.

Кто с ними капельку знаком,

Тот чаще обращается на «Вы».

Противоречья движут жизнь,

Она в борьбе их разрешает:

Кому на плахе голову сложить,

Кому любовью сердце разрушает.

А дни идут поспешной вереницей…

Всё в жизни у меня случайно.

И не поймешь, когда нарочно,

Когда нечаянно и отчего печально.

Увы, всё не во сне, всё очно.

Я в детстве знал отца – случайно.

И первая любовь пришла – случайно.

Живу порою, как овца – случайно.

И ваша мать меня нашла – случайно.

И лишь рождение своё

Я не могу назвать случайным:

Я выношен войной и муками её

И благодарен им, отчаянным.

Вы вспомните меня однажды,

Пытаясь жизни суть понять.

И быстротечных мыслей жажды

Вам никогда уж не унять.

ноябрь – 75

Стои́шь ты, как святая:

Златая цепь и крестик на груди.

Я подойду, условности сметая,

И помолю глазами: не губи.

Не губи, что не уда́лось,

Желанья тленные прости.

Не погуби, о чём мечталось,

Желанья крест свой обрести.

У ног твоих я весь