Артур Шевененов - Резидуаль

***

Но что же там с талебовостью: не окажется ли, что стыкуемся паче воли и чаяний? Если и так, то не только с сим автором, а и – формально – с откровенными… врагами и личными, и истины как таковой. Так бывает: совпадение в частном весьма поверхностно и мало о чем говорит. Ведь и свободные радикалы вольны сталкиваться там, где на орбитальные частицы распространяется, скажем, запрет Паули. Но все подобного рода стечения равно случайны, и вне системы – словно бы хаотичны. Попросту бессмысленно что-либо соотносить вне полноты: просто не выйдет. Однако, таковой несоотносимостью имманентная хаотичность или же случайность (на коей по-видимому настаивает талебовость в критике «платонического заблуждения») отнюдь не утверждается!

Что ж, честности для или нравственной гигиены ради, не откажем в совпадениях там, где оные проглядываются, пусть и мнимо. Это коснется талебовости и как критики внешнего (платонизма), и как утверждения внутреннего (в частности, принципа «штанги»).

Но если в настоящей книге с первым аспектом разделаемся оперативно (подробное рассмотрение представляет тему книги отдельной, а нынешняя – лишь один из мостов, пусть и позднейших, как бы анахроничных или в нарушение благостно-линейной химеры времени, к вящему ужасу анекдотического научного руководителя, привыкшего к контролируемой плановости по обе стороны океана-границ, на Западе и на Востоке), то все же не без последствия для триумфатора: если и против Плато, то равно и супротив его врагов. Contra Platonem contrariosque eius, pro amicitate inimicitateque, de re ultraque.

На самом деле, для автора данного дискурса, речь пойдет о довольно горьком, пусть и отстраненно, опыте. Ведь, ни в малейшей мере не опираясь ни на платоновскую, ни на из оной следующую системы, тем не менее долгое время защищал мужа многоученейшего от досужих нападок, в части инсинуаций, для меня недопустимо пикантных. (Читатель, должно быть, уже убедился, что автор не расположен излишне заигрывать с толерантностью, буде таковая чужда всякой мудрости и сама по себе столь непримирима, что, обращаясь из жертвы в бич и палача, располагает к критике вновь открывшихся неказистостей на месте праздно-напрасно притязаемых красот.) Так вот, если из «Пира», как мнилось мне, едва ли что «этакое» следует (к примеру, изначально и долго казалось, что ссылки на эрос, «эротических дел мастерство» восходили лишь к поиску духовно-интеллектуальной эстетики, в т.ч. красивых форм и формул, а отнюдь не жгучих ощущений и сомнительных грез), то беглое знакомство с Phaedrus расставило больше точек, нежели многоточий. Хоть надежда на лучшее все еще теплится, это уже неважно, каково было изначально: ни на эйдосы (в архаическом варианте с дигаммой – weidoi=«виды»), ни на идеи в смысле идеального или потенциального (разве что в целях редукции к чему-либо привычному уху аудитории) не опирался. Впрочем, мои построения могут местами напоминать «все это» – да и только ли это? – неизменно случайно и ситуативно . Ибо все открыто независимо, совершенно вне приводимых традиций или их инструментария.

Иронично, критикуя соперников купно с их недругами, невольно уподобляемся и тому провербиальному (а на деле реальному и повторяющемуся) троллю, что в одной реплике умудряется явить чудеса невзыскательности (восхваляя какой-нибудь очередной XfakeX на силе «фундаментальных» показателей, призывая игнорировать вес госзакупок и военных контрактов в этом «чисто рыночном» going concern), а вместе – и прагматичной прозорливости пополам с циничным оппортунизмом, блефуя, что давно-де вышел из акций этой компании – доселе или в остальном «замеч/т/ательной».

Сознаемся: мы невольно «союзны» и ему. Как ни попахивай это самооговором, каковым и является. Ибо совпадения с глупостью, поверхностностью, даже низшей наблюдаемостью – доблести ли вершина, смыслу ли супруга? Разве не будет посредственность видеть в гении лишь «странности» (подражательством коим теням тщась снискать репутацию «креативных», прослыть уникальными), в сущности, просто расписываясь в непонимании внутренней цельности и стройности? Этак и Бога зрит врагом (ибо вовсе неисповедим нечистым сердцем), а как вне досягаемости – сойдут и пророки для побивания. Но оставим пока эту глубокую тему до благовремения: еще и для меньшего не «разогрелись».

Вернемся теперь к другому, внутреннему наполнителю талебовости, прежде нами критикуемой, теперь же невольно (или внешне) допускающей подразумеваемое пользование. Причем на тему пользы и пользования речь и пойдет в иллюстративных целях. Ибо ровно накануне – предупреждал ведь не раз: идеи лепятся одна к другой вовремя и неслучайно, так что и не знаешь, когда и какого объема вызреет глава, книга, серия! – смерть замечательного артиста (и очередного единоверца) Петра Мамонова (который и ссылался на Сурожского, зде-союзного формально-инославному Гюго) натолкнула на мысль: а как же содержательно наполнять [оставшуюся] жизнь, не ведая, когда именно оборвется? В чем критерий, путь, операбельное правило в условиях априорного цейтнота, совершеннейшей неопределенности? Причем, в отличие от кризиса, пусть усугубленного пандемией, речь ведь об асимметрии стрелы времени неотвратимой и необратимой. Придя к Богу лет 45и от роду и преставившись в 70, он успел более меня – особенно в деле проповеди внесловесной. Как же?