Фергус Хьюм - Тайна профессора Бранкеля

Профессор в полутемной комнате играл Мендельсона и Шуберта. Времяпровождение это «имело свою приятность», как выразился про себя Джек, но опять-таки присутствие немца досаждало ему. Притом же Джек не был поклонником музыки и предпочитал веселые охотничьи песни Уайт-Меллвила всей страсти и мелодичности величайших музыкальных светил.

Но все-таки в игре профессора было что-то приятно усыпительное, подходившее к обстановке.

Внезапно он остановился и сказал:

— Теперь я сыграю вам вещь собственного сочинения. Она называется «Грезы».

Он начал низким крещендо минорных арпеджио в басу, но постепенно звуки поднимались и становились громче, одушевленнее; затем темп изменился, переходя в плавные, серебристые аккорды колыбельной песни, как будто волны сна смыкались над головой спящего.

Далее чистые, ясные аккорды интродукции сменились бурными звуками марша, в которых слышался грохот барабана, топот массы ног, и серебряные звуки труб, переходившие в грустную патетическую мелодию, дышавшую предсмертной тоской и скорбью.

Поток серебристых звуков, точно летний дождь на море, и дикий, фантастический, капризный вальс, напоминавший воздушные композиции Шопена.

Затем прекрасная плавная модуляция с удивительными протяжными аккордами, перешедшая в изящную баркаролу, точно лодка скользила по летней глади безбрежного моря, направляясь к пылающему закату, теряясь вдали…

— Ей Богу, Джек, сегодняшняя охота была лучшая в этом году.

Филиппа долго сидела в задумчивости, прежде чем произнесла эту банальную фразу.

Профессор воображал, что она слушает музыку, в то время как ее мысли блуждали среди золотистых полей, где мчится, уходя от охотников, стройная лисица.

Он с треском захлопнул фортепьяно и встал.

— Вы будете у нас завтра? — спросил сэр Гильберт, прощаясь.

— Непременно, — с улыбкой отвечал профессор. — До свидания, лорд Дольчестер; нам с вами не по дороге?

— Нет, я поеду домой, — отвечал Дольчестер, которому вовсе не улыбалась беседа с иностранцем.

— Я прикажу вас отвезти, профессор, — сказал сэр Гильберт, направляясь к колокольчику.

— Нет, нет, благодарю вас, — отвечал немец, вежливо останавливая его. — Я предпочитаю пройтись. До свидания. До свидания, мисс Филиппа. Вы, как я вижу, не любите хорошей музыки.

Говоря это, профессор поклонился с своей холодной и сардонической улыбкой и ушел, оставив Филиппу в досаде на самое себя за то, что она выдала свои мысли, а лорда Дольчестера — с тайным желанием «свернуть шею иностранному бродяге».

Грезы — ночное порождение сна,

Духи, возмущающие наш покой;

Но все же они делают

Властелином в своих воздушных царствах

Того, кто проснется наутро жалким рабом

И увидит, что волшебные замки ночи

Были только химерой, порождением его мозга.

« Лаунчестон, ноября 14 . — Наконец-то я нашел второй том „Жиральда“. Странное сцепление случайностей шаг за шагом привело меня к успешному концу. Теперь мне остается только зайти в библиотеку сэра Гильберта, взять „Жиральда“ и развернуть его на странице, указанной в криптограмме.

Затем я добуду недостающее снадобье и добавлю в чудесный эликсир последний ингредиент. Я совершенно уверен, что сэру Гильберту и в голову не придет, почему я так беспокоюсь о „Жиральде“. Да, правду сказать, он и не заметит, что я беспокоюсь, так как я всячески стараюсь не обнаруживать никакого интереса, кроме того, который понятен для любителя редких книг.

Он сообщил мне сегодня, что книга находится в его библиотеке, а я выслушал это сообщение с совершенно равнодушным видом, хотя каждая жилка во мне дрожала от возбуждения. Как бы то ни было, приходится подавить свое нетерпение и помаленьку добиваться цели. Сэр Гильберт всецело предан своим книгам, все его желания сосредоточены на полках библиотеки. Он оставил меня обедать и представил своей дочери и ее жениху. Жених — представитель аристократии, безмозглый молодой атлет с телом Милона и „умом ящерицы“, по выражению Лэндора [6] Уолтер Сэведж Лэндор (1775–1864) — английский писатель и поэт. . Но мисс Филиппа Харкнесс — очень странная особа. Немало времени прошло с тех пор, как я изучал Лафатера и мои сведения в физиогномике, вероятно, очень скудны, но я редко встречал такое загадочное лицо. У нее есть ум, но она им не пользуется. Насколько я мог заметить, ее образование ниже среднего. Она толкует об охоте и о лошадях и разговор ее переполнен выражениями, которых, без сомнения, нет в английском словаре, — по крайней мере, насколько я знаком с ним. Она могла бы быть умнее, если б захотела, но не захочет, потому что природа не наделила ее одной из самых могущественных страстей. У нее нет честолюбия, она совершенно довольна своей повседневной жизнью и не стремится к чему-нибудь высшему.