Николай Вагнер - Свет и мрак

— Мисс Драйлинг! — вскричал он, чувствуя, как сердце его замирает и схватился дрожавшей холодной рукой за свою пылавшую голову. — Мисс Драйлинг, дайте мне, ради Бога, стакан воды, льду, чего-нибудь!

«Что я!? подумал он, пьян, брежу, или бывают сны на яву, или свершаются и действительно могут свершаться чудеса в этой реальной, законной, положительной жизни? Или все это фокус, случайность! Или об этом нельзя еще даже думать— это выше всякой мысли, анализа, всякого опыта.

А между тем мисс Драйлинг хлопотала, вся перепуганная, и вместе с ней хлопотали около Артингсона и мисс Трайль и мисс Вуд. Они усаживали и укладывали его на мягкий диван, мочили ему голову уксусом четырех разбойников и даже афинской водой.

— Это нервы, это все нервы действуют — говорил мистер Литль тихим и таким докторальным шопотом, как будто он сразу все разрешил и все объяснил.

— О! да, да, сэр, — подтверждал мистер Пепчинс, — он очевидно взволнован, взволнован… этот митинг и эта восторженная музыка.

— И притом воспоминанье, — вставил каким-то подавленным, хриплым басом мистер Грин.

— О, воспоминанье! воспоминанье! — прошептала мисс Вуд, с каким-то выдавленным вздохом и подняла свои маленькие глазки прямо к потолку.

— Мисс — Драйлинг — сказал Артингсон каким-то беззвучным голосом, приподнимаясь с дивана, — я выйду на балкон.

— О! да, да, сэр, — подхватила мисс Драйлинг, — воздух чистый освежит вашу утомленную голову.

И он вышел на балкон.

Его тянуло туда, и он как-то смутно сознавал это. Он очень хорошо понимал, что-то, что промелькнуло перед ним, не может быть призраком, что это действительно девушка; он даже понял теперь, что это племянница мисс Драйлинг, и в то же время ему казалось, что она могла улететь, расплыться в тумане.

— Да почему же она не может улететь? — спрашивал его какой-то дикий, внутренний голос и он не мог, решительно не мог объяснить, в своей отуманенной голове: —почему она не может улететь?

Он вышел на балкон; широким простором, свежим и теплым воздухом ночи охватило его и снова вернулся к нему этот прежним человеческим склад мысли.

Она была там, она стояла в зелени, облокотившись на перила, она смотрела неподвижно куда-то вдаль, в туман, над широким озером, на ярки полуночные звезды.

Он подошел к ней:

— Мисс Драйлинг! — Сказал он и как-то странно отозвалось это имя в его душе, имя, казалось, ему совсем чужое и вместе с тем родное, любимое. И где, в каких далеких, ночных сновидениях, грезах безвозвратной юности он видел эту чудную головку, или ему только кажется это, также, как все теперь ему только кажется!

— Мисс Драйлинг! — сказал он, и она повернула к нему лицо и глаза, сверкавшие даже в ночном сумраке, — мисс Драйлинг, я желал спросить вас… извините — этот вопрос глубоко смущает, давит меня… Я желал бы спросить вас то, что вы пропели так недавно, этот третий куплет моего романса, он вам принадлежит… или… или вы слышали, читали его где-нибудь…

Мистер Артингсон, — сказала она, сдвинув брови, сказала тем же сильным певучим контральто, которым пела этот романс, — я этого сама не знаю, я пела, потому что должна была петь, потому что внутри меня что-то пело… а что такое, какие слова я пропела, я этого сама не знаю: не знаю точно также, почему какой-то голос сегодня с утра твердил мне: он приедет; не знаю почему, какая-то сила заставила меня выдти к вам, когда вы пели романс.

Артингсон почувствовал опять, что какая-то горячая волна приливает в его голову, что даже ночной, свежий воздух не освежает её.

— Мисс Драйлинг, — начал он, стараясь уловить какую-нибудь нить в этом темном хаосе, — мисс Драйлинг, вы согласитесь, однако, что все это странно, более чем странно… Припомните, может быть вы когда-нибудь слышали от кого-нибудь слова этого романса, может быть… он остановился, он хотел сказать — может быть они сами сложились в вашей голове, в вашем сердце, может быть мысль и чувства человека могут передаваться другому, когда и там, и здесь звучит ответный строй. Но он не сказал ничего. Он только чувствовал, что все это какая-то дичь, чепуха, и схватил себя за голову обеими руками. — Я просто, кажется, рехнулся, подумал он, — не даром, она, моя добрая Джелла, так боялась, чтобы я не сошел с ума.

А мисс Драйлинг вдруг порывистым движением отшатнулась от перил балкона и подошла к нему. Глаза её еще сильнее засверкали, брови сильнее сдвинулись, она протянула к нему её чудные руки, прекрасные даже в темноте вечера…