Алейда Ассман - Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Итак, существуют различные ответы на вопрос о длительности настоящего. В любом случае настоящее, «здесь и сейчас», – это единственное место, где происходит реальная жизнь и воспринимается окружающая нас действительность, где совершаются и оцениваются поступки. Настоящее остается главным и привилегированным местом жизни. При этом настоящее является подвижным и напряженным позиционированием во времени между тем, что было, и тем, чего еще нет. Кроме того, как мы видели, настоящее может переживаться с различной интенсивностью. Разновидности настоящего, которые создаются и воспринимаются человеком, длятся существенно дольше, чем абстрактный миг перехода будущего в прошлое. В быту настоящее длится столько, сколько времени занимает дело, которым мы как раз заняты, но эти дела стремятся вытеснить друг друга и не суммируются, как заметила Вирджиния Вульф, в форме более интенсивно переживаемого настоящего.

Чтобы это произошло, необходимо выделиться из однообразной «ваты» тривиальности и повседневности. Только подобная выделенность заслуживает предиката «презенция». О «презенции» можно говорить лишь в том случае, когда удается перейти от присутствия, которое колеблется между активностью и пассивностью, к полной самоотдаче эстетическому или спортивному событию. Его протяженность зависит от напряжения, которым электризует нас эстетически оформленное настоящее. Помимо напряжения, запрограммированного виртуальной или реально локализованной инсценировкой, продолжительность определяется фокусировкой внимания, которая регулируется самим субъектом. Настоящее – это не предельный такт все более ускоряющегося метронома, а результат совершаемых человеком операций по растяжению времени. Подобное растяжение может осуществляться за счет исторической привязки, за счет востребованной актуальности прошлого, устанавливающей связь между прошлым и настоящим. Для протяженности, которая создается признанием непреходящих ценностей или востребованной актуальностью прошлого, не существует темпоральных ограничений. Поверх краткосрочных конъюнктурных циклов появления и исчезновения акт того или иного выбора из сокровищницы культурного наследия, совершаемый институтами культурной памяти, создает современное прошлое. Сюда же следует отнести литературный канон как совокупность художественных произведений, не имеющих ограниченного «срока годности», а также архив, обеспечивающий возможность снова и снова делать неожиданные находки и открытия в прошлом, чтобы реинсценировать их в настоящем.

А вот «широкое настоящее», вобравшее в себя едва ли не все ушедшие эпохи, полностью стирая онтологическое различие между настоящим и прошлым, является чистой химерой. Сама возможность все больше собирать, хранить и актуализировать, несомненно, умножила и демократизировала доступ к прошлому, что привело к новой необозримости, но отнюдь не обернулось тотальной оккупацией настоящего прошлым. Мнение, будто подобная оккупация уже произошла, игнорирует незримую силу забвения и расчистки, которая каждодневно проявляется в обществе изобилия; не учитывается и работа сложных механизмов культурной памяти. Чтобы что-то оставалось современным и актуальным, необходимо затратить немалую энергию на концентрацию внимания и приложить значительные культурные усилия. То, что благодаря совместной работе общества не прошло селекции, оценки, выделения, инсценирования, возвращения и репрезентации, автоматически уходит в сферу латентности, забвения, становится «ватой», которая окружает нас повсеместно.

Бодлеровский миг – это попытка приблизить к человеку представление о физическом времени, которое, подобно стреле, нацелено в открытое будущее и вместе с тем «течет» равномерно и размеренно сквозь настоящее в прошлое. Согласно этой логике само настоящее не имеет продолжительности, оно лишь обозначает точку перехода, где потенциальность (будущее) переходит в актуальность, чтобы незамедлительно сделаться неактуальным (прошлым). Адаптация такого времени к человеку предполагает, в частности, конструирование хронотопов с различной продолжительностью настоящего; в этих хронотопах становятся возможными чувства и сознание, восприятия и поступки, мысль и коммуникация, память и ожидание. В противоположность этому физическое время абстрактно и совершенно пусто. Оно абсолютно оторвано ото всего, что прежде структурировало человеческое восприятие: ритмы природы, мифологические события, ритуалы, культурные празднества и религиозные ожидания. Тем удобнее дать всем этим культурным явлениям единую и абстрактную меру. Как неоднократно отмечалось, в XVII и XVIII веках установилась новая темпоральность, сменившая традиционную культуру и сделавшая физическое время основой западной культуры.