Майкл Шермер - Небеса на земле. Научный взгляд на загробную жизнь, бессмертие и утопии

Стереотипирование ( Сте) проявляется всякий раз, когда стоимость ( С) совершения ошибки типа I ( СТI) меньше стоимости совершения ошибки типа II ( СТII) [331].

Моделью мне послужило авторитетное правило Гамильтона , названное в честь знаменитого британского эволюционного биолога Уильяма Д. Гамильтона. Правило гласит:

Позитивное ( П) социальное взаимодействие между двумя индивидами может произойти, если выигрыш генетического родства ( вр) превышает стоимость ( с) социального действия.

Например, один из пары близнецов может совершить альтруистический акт самопожертвования ради другого, если стоимость этого поступка перекрывается генетическим выигрышем благодаря передаче своих генов другому поколению посредством спасения брата или сестры.

В этом контексте следует рассматривать пессимизм как выбор по умолчанию для всех живущих в опасном мире. Если окажется, что опасности нет, от пессимистического отношения не будет вреда, а затраты энергии при этом невелики. Если же опасность существует, пессимистическая настороженность окупается. Иными словами, готовься к худшему! Джаред Даймонд называет такое отношение «конструктивной паранойей» и в своей книге «Мир до вчерашнего дня» (The World Until Yesterday) показывает, как этот принцип оценки риска применяют аборигены Новой Гвинеи, которых он изучал несколько десятилетий [332]. Вот как могла бы выглядеть эволюционная формула:

Пессимизм ( П) возникает всякий раз, когда стоимость ожидания худшего ( СОХ) меньше стоимости ожидания лучшего ( СОЛ).

В этой конфигурации пессимизм — это тип паттерна, представление о мире, в котором для наших предков негативное отношение было более оправдано, чем позитивное и одновременно эволюционное объяснение взгляда на мир, в котором пессимизм берет верх над оптимизмом. Наш разум развивался в таком мире, а не в намного более безопасном современном, поэтому наш пессимизм может казаться неуместным рядом с обилием данных, свидетельствующих, что оптимизм (или, по крайней мере, благодарность) были бы более обоснованной реакцией. Это объясняет и нашу тоску по добрым старым дням, идею об упадке дня сегодняшнего и мечту о наступлении Золотого века, будь то на небесах или на грешной земле.

Пессимизм по поводу сегодняшнего дня часто сочетается с мечтой вернуться в легендарные времена и райские края. Эта тоска — удел не только нас, современных людей. Например, обитатели Древней Греции считали, что живут в Железном веке, которому предшествовали Бронзовый, Серебряный и Золотой, уходящие в прошлое в порядке достоинства Олимпийских наград. Эту схему впервые обрисовал греческий поэт Гесиод, сторонник учения об ухудшении мира, веривший, что до наступления Золотого века

Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою,

Горя не зная, не зная трудов. И печальная старость

К ним приближаться не смела. Всегда одинаково сильны

Были их руки и ноги. В пирах они жизнь проводили.

А умирали, как будто объятые сном. Недостаток

Был им ни в чем не известен. Большой урожай и обильный

Сами давали собой хлебодарные земли. Они же

Сколько хотели, трудились, спокойно сбирая богатства {31} .

Конец греческому Золотому веку положил знаменитый Прометей, принесший огонь человечеству и наказанный за это Зевсом: его приковали к скале, где орел вечно каждый день выклевывал ему печень. Упадок усугубился, когда Пандора открыла запретный ящик, откуда в мир вырвались бедствия.

Римляне подхватили тему упадка времен. Вергилий вторил Гесиоду, описывая прежнее идеализированное состояние мира — Аркадию, где

Вовсе не знали поля до Юпитера пахарей власти.

Даже значком отмечать или межой размежевывать нивы

Не полагалось. Всё сообща добывали. Земля же

Плодоносила сама, добровольно, без понужденья {32} .

Поэтому carpe diem , как призывал греческий историк Полибий, или «Завтра, твори свое худшее, я прожил сегодня».

Тема упадка получила развитие в эпоху Рима. Например, Овидий в «Метаморфозах» провозглашает:

Первым век золотой народился, не знавший возмездий,

Сам соблюдавший всегда, без законов, и правду, и верность.

Не было страха тогда, ни кар, и словес не читали

Грозных на бронзе; толпа не дрожала тогда, ожидая

В страхе решенья судьи, — в безопасности жили без судей {33} .