Элизабет Лофтус - Миф об утраченных воспоминаниях [Как вспомнить то, чего не было] [litres]

– Тогда, наверное, вам стоило бы что-то предпринять? – спросила Барбара. Ее голос зазвучал резко и напористо. – Учитывая вашу репутацию, складывается впечатление, будто эти преувеличенные и искаженные заявления доказывают, что вытесненных воспоминаний не существует, что ложные воспоминания – это норма, а терапию по восстановлению вытесненных воспоминаний практикует горстка некомпетентных фанатиков-шарлатанов. Вы коверкаете правду о хорошей, добротной врачебной методике. Вы упоминаете рассказы практикующих специалистов, которые, как вы выразились в одном из своих исследований, говорят пациентам: «Расскажите, что этот ублюдок с вами сделал», – но не учитываете высказывания опытных, компетентных психотерапевтов. Какое вы имеете право, будучи экспериментальным психологом, критиковать работу практикующих врачей?

Ее последний аргумент бил по больному. Один приятель-психотерапевт как-то раз сказал мне, что я крайне поверхностно информирована в вопросах, которые касаются клинической практики. Он добавил, что никогда не стал бы претендовать на роль эксперта в вопросах экспериментального изучения памяти, как и не счел бы себя достаточно квалифицированным, чтобы критиковать исследования, посвященные работе памяти. Так почему же тогда я, казалось, без особых колебаний позволяла себе делать необоснованные, пренебрежительные обобщенные высказывания в адрес психотерапии, вплоть до того, чтобы указывать врачам, как им следует работать?

«Безусловно, неопытный психотерапевт может сильно навредить своему пациенту, – продолжал он, – и точно так же большой вред способны причинить неопытные ученые, юристы, хирурги или инженеры. Но это оскорбительно – предполагать, что многие, если не большинство психотерапевтов, действуют по наитию и используют топорные методы суггестии. То, что описываете вы, – это шарж на психотерапию, саркастическая пародия, и в результате вы искажаете и преуменьшаете правду о реально существующем сексуальном насилии, таким образом увеличивая вероятность того, что пережившие его люди будут и дальше страдать от недоверия со стороны скептически настроенного общества».

– Меня беспокоит то, как ваша работа повлияет на людей, действительно переживших насилие, – тем временем говорила Барбара.

– Меня тоже это беспокоит, – ответила я. – Что мы можем сделать?

– Продолжать диалог, – сказала она.

Два месяца спустя Барбара прилетела в Сиэтл, чтобы «просто поговорить». Мы провели весь день за рассуждениями о том, что лабораторные эксперименты могут рассказать нам о реальных жизненных случаях, находили вопросы, по которым наши мнения совпадали, и пытались объяснить друг другу, что мы обе очень хотим помочь жертвам насилия. В тот вечер мы вместе поужинали и поделились историями из собственной жизни. Я рассказала Барбаре о смерти матери и о долгой, мучительной борьбе моего отца с меланомой.

Барбара с пониманием отнеслась к моему горю. Она поделилась собственными рассказами о карьерных неудачах, проблемах в отношениях, о своих разочарованиях и мечтах. И конечно же, мы обсудили спор о вытесненных воспоминаниях. Я объяснила, как меня ранит любая критика, даже самые бессмысленные нападки. Я рассказала ей о психотерапевте, который принялся писать обо мне гнусные письма и отсылать их практически в каждую психотерапевтическую организацию на Западном побережье. Коллега, который входит в совет одной из таких организаций, послал мне копию одного из писем и приложил к нему записку от себя: «Похоже, этот тип думает, что моральных принципов у вас – как у гусеницы, плавающей в стакане с пивом». Я посмеялась, но меня задел этот комментарий.

Я рассказала Барбаре о недавнем телефонном звонке от моей бывшей школьной подруги, которая теперь живет в Лос-Анджелесе. У ее восьмилетнего сына появились проблемы в школе. Она отвела его на прием к психотерапевту для осмотра и оценки психического состояния. Психотерапевт попросил ее выйти, чтобы остаться с мальчиком наедине, и спустя какое-то время моя подруга начала подозревать неладное и прижалась ухом к двери.

«Тебя насиловали? – спросил у ее сына психотерапевт. – Ты помнишь какое-нибудь поведение со стороны других людей, которое заставляло тебя чувствовать себя странно и неловко? Кто-нибудь трогал тебя в интимных местах? Попробуешь нарисовать человека, который, по-твоему, мог тебя изнасиловать?» В этот момент моя подруга ворвалась в кабинет, сказала психотерапевту, что, по ее мнению, его вопросы не могли дать продуктивных результатов («Я еще очень деликатно выразилась», – сказала она мне позднее), схватила сына за руку и ринулась прочь из кабинета.