Константин Сонин - Когда кончится нефть и другие уроки экономики [львиная доля примечаний (сносок) отсутствует)]

Интересно, что глобальный тренд в последние два десятилетия противоположен американскому: неравенство между странами снижается [77]. Оно заметно снижается и внутри некоторых развитых стран [78]. Впрочем, есть экономисты, которые считают, что у неравенства есть положительные стороны.

В Америке спор о причинах нынешнего увеличения неравенства носит довольно изощренный характер. Есть две основные гипотезы – грубо говоря, правая и левая. Большинство профессиональных экономистов не поддерживают ни одну из этих двух гипотез в чистом виде, разве что Пол Кругман, герой нобелевского урока в конце книги, занимает однозначную позицию. Левая гипотеза состоит в том, что резкий рост неравенства – оно вернулось практически к уровню 1920-х годов – связан прежде всего с уменьшением роли профсоюзов, ослаблением контроля над менеджментом крупных компаний и снижением эффективной ставки налога для самых богатых. Пикетти и Саез показывают, что предельная эффективная ставка упала с 60 % в 1980 году до чуть более 30 % сегодня. Наиболее последовательные сторонники левой гипотезы считают глубинной причиной политический сдвиг вправо – от достижений “Нового курса” Франклина Делано Рузвельта и “Великого общества” Линдона Джонсона. Правые не согласны.

Правая гипотеза состоит в том, что увеличение неравенства связано прежде всего с ростом разницы в доходах людей с разным уровнем образования. В глобализированной экономике производительность труда высокообразованных работников растет быстрее, чем производительность труда менее образованных. В частности – но не только! – потому, что все большую роль играет способность работника взаимодействовать с клиентами и даже просто харизма. Более образованные сотрудники имеют преимущество и здесь. Это объясняет увеличивающееся расслоение не только между средним классом и бедными, но и внутри верхней части среднего класса. Наконец, менее образованным приходится конкурировать за рабочие места с дешевой рабочей силой из Индии и Китая, что тоже снижает уровень оплаты труда. (Аргументы Дональда Трампа во время избирательной кампании 2016 года, о которой мы говорили раньше, особенно сильно действовали именно на этих граждан.)

Между двумя гипотезами, правой и левой, можно найти логическую связь. Ослабление профсоюзов отчасти вызвано глобализацией. Компаниям стало легче торговаться с сотрудниками, когда у них появилась возможность перенести производство в Азию.

Но не исключена и обратная зависимость. Теперь, когда кандидату от Демократической партии необязательно быть заложником могущественных профсоюзов, компаниям стало гораздо легче заниматься аутсорсингом, а их руководству – назначать себе невероятные зарплаты. Помните разговор из первой главы? За последние тридцать лет отношение доходов менеджеров к средней заработной плате выросло почти в 30 раз…

Так что обычный американец абсолютно прав, когда думает, что нынешний экономический рост не поднимает его лодку – медианный реальный доход практически не растет. Но если россиянин винит в своей маленькой зарплате олигархов, то американец – иммигрантов и корпорации, которые переносят производство в бедные страны. И те, и другие ошибаются. В России наличие олигархов – скорее следствие неэффективности судов и коррумпированности полиции, а не причина. В Америке иммигранты не отнимают рабочие места у местных жителей – в гораздо большей степени это делают новые производственные технологии.

Американцы и россияне ошибаются не только тогда, когда говорят о причинах своих бедствий. Они ошибаются и относительно конкретных мер борьбы с неравенством. Вот один небольшой пример. Что лучше символизирует социальную справедливость, чем прогрессивный, то есть требующий от тех, кто получил больше, заплатить большую долю, налог на наследство? Завещали тебе большой куш – заплати с него более высокий процент. В этом случае распределение богатства в новом поколении будет более равномерным. Кажется, подавляющее большинство должно выступать за сохранение и повышение налога: в Америке он не затрагивал почти 90 % населения, а в России и без отмены практически все должны были платить его по очень низкой ставке, всего 5 %. Однако в обеих странах то же самое большинство, которому этот налог был только выгоден, с воодушевлением поддержало его отмену.