Как предположили Бойд и Ричерсон, а следом и другие антропологи, некоторые группы разработали нормы сотрудничества, поддерживая их соблюдение посредством наказания. Поскольку в среднем сотрудничество дает на выходе больше ресурсов, чем эгоистическое уклонение, следование таким нормам обеспечивало более высокий уровень благосостояния всех членов группы. По сравнению с ними группы с менее высокой степенью сотрудничества или не слишком строго карающие «уклонистов» были бы менее успешны. Кроме того, многие люди переходили бы из групп со слабым взаимодействием в группы с более сильным взаимодействием, способствуя тем самым исчезновению первых. Это не значит, что менее склонные к взаимодействию люди подвергались каким-то карам, просто группы со слабыми нормами растворялись, постепенно теряя своих членов, – ведь это культурный, а не генетический групповой отбор. Бойд и Ричерсон, применяя формальные модели, показали также, что такое положение могло привести к распространению норм сотрудничества, поскольку группы с высокой степенью солидарности поглощали бы или покоряли группы с низкой солидарностью. Таким образом, человечество постепенно трансформировалось в совокупность популяций, спаянных сотрудничеством [327] Boyd and Richerson, 1992; Boyd and Richerson, 2006; Turchin, 2007, p. 130.
.
Но так ли все это было в действительности? Конечно, у нас нет прямых свидетельств того, что происходило в ходе постепенного возникновения групп с высокой степенью сотрудничества, процесса, который начался, вероятно, задолго до появления современных людей [328] Dubreuil, 2010.
. Однако у нас есть данные о психологических предрасположенностях современных людей и о поведении представителей различных культур. Данные антропологии и психологические эксперименты говорят о том, что модели сотрудничества, основанные на результатах ранних исследований в области экономических игр, могут слегка вводить в заблуждение.
Обратимся вначале к психологии. В игре «Диктатор» экспериментатор вручает участнику некую сумму денег, которые участник может полностью или частично передать кому-нибудь другому. Таковы правила. Но мыслит ли конкретный Диктатор в соответствии с этими правилами? Да, участники прочитали все инструкции и в состоянии пересказать их экспериментаторам. Они «знают», что могут оставить все деньги себе, раздать их все или выбрать какие-то промежуточные стратегии игры. Однако большинство психологов сказало бы, что это не доказывает того, что поведение участников определяется этими правилами. Действительно, различные варианты игры «Диктатор» показывают, что на самом деле в умах участников происходит нечто иное. Иногда участники не просто получали свободные деньги, а должны были «заработать» их, выполнив какое-то задание, – например, собрать игрушку из деталей конструктора LEGO или решить анаграмму. Люди, заработавшие деньги таким образом, оказывались куда менее щедрыми, чем в стандартном варианте игры, когда деньги им выдавали «просто так». Они хотели сберечь заработанное. В играх типа «Ультиматум» те, кто «зарабатывал» деньги для игры, также предлагали другим участникам значительно меньшие суммы [329] Levitt and J. List, 2007; List, 2007.
. В этом, конечно, чувствуется некий резон. Игроки, заработавшие деньги, явно чувствовали, что у них больше прав на них, чем у тех, кто получал их от незнакомца по непонятной причине. Кажется естественным, что такие «предлагающие» хотят сохранить свои деньги, а другие игроки должны принять любую сумму, которую те сочтут возможным им предложить, – какой бы малой она ни была [330] Declerck, Kiyonari, and Boone, 2009; van Dijk and Wilke, 1997.
. Поэтому, возвращаясь к стандартной версии игры «Диктатор», даже если экспериментаторы вам говорят, что все выданные деньги ваши, некая интуитивная система, регулирующая право собственности, возможно, предупреждает вас, что на самом-то деле деньги ни разу не ваши. И когда экспериментатор советует вам не прислушиваться к голосу интуиции, ваши психические системы все равно это делают – в точности так же, как стандартное предупреждение «все персонажи и события являются вымышленными» не мешает нам сопереживать героям фильмов.
Другое осложнение состояло в том, что кажущееся альтруистическим наказание – трата собственных денег на то, чтобы покарать уклоняющихся от сотрудничества, – по всей видимости, было не таким уж альтруистическим. Когда вы караете нарушителей, даже тех, кто не причинил лично вам никакого вреда, может показаться, что вы хотите поддержать общие нормы справедливости. На самом деле, следуя неким интуитивным соображениям, вы можете поступать так, чтобы показаться хорошим, соблюдающим нормы членом сообщества, – при этом вы поднимаете свою репутацию и одновременно подаете окружающим сигнал, предупреждающий о бесполезности попыток эксплуатировать вас. Эксперименты показывают, что в подобных случаях действуют оба упомянутых мотива. Экспериментаторы могут изменять степень анонимности участников игр на создание общественных благ. По идее, это не должно сказываться на стратегии игроков, если они действительно стремятся покарать нарушителя за отступление от норм. Однако анонимность воздействует на игроков: когда они думают, что никто не замечает их действий, они налагают на нарушителя куда меньшее наказание [331] Kurzban, Descioli, and O'Brien, 2007.
. Кроме того, играя в экономические игры, мы непроизвольно полагаем, что по отношению того или иного игрока к другим участникам можно судить о том, как он поведет себя по отношению к нам. В условиях анонимности такое суждение невозможно, и игроки перестают карать других участников, подталкивая нас к выводу, что они использовали наказание как сдерживающий фактор [332] Krasnow, Delton, Cosmides, and Tooby, 2016.
. Так что наказание третьих лиц вызывается многими факторами, но вряд ли среди них присутствует желание поддержать нормы сотрудничества. На самом деле, даже не зная, приносит ли наказание какую-либо пользу группе, игроки в любом случае наказывают отступников [333] Burton-Chellew and West, 2013.
.
Читать дальше