Бернар Вербер - Энциклопедия абсолютного и относительного знания

25 апреля 2007 г. в немецком Хайльбронне двое полицейских подверглись обстрелу из машины, скрывшейся с места происшествия. 22-летняя сотрудница полиции Мишель Кисеветтер умерла от попадания пули в голову. Ее коллега, 25-летний Мартин, три недели пролежал в беспамятстве. Очнувшись, он ничего не смог вспомнить и не дал описания нападавшего. Полиция, взявшая на месте преступления анализ ДНК, определила, что преступница та же самая, что в двух вышеописанных делах. Пресса окрестила серийную убийцу «Призраком из Хайльбронна», общественность стала требовать ее поимки, считавшейся неизбежной. Однако ареста все не было…

Наконец полиция предложила награду в 20 тысяч евро любому очевидцу, который поможет застопорившемуся следствию; к делу привлекли Интерпол. Немецкая газета «Бильд» назвала дело «величайшей криминальной загадкой в истории». Для ее решения мобилизовали более тридцати следователей во всей Германии, а также во Франции и в Австрии, где ДНК загадочной убийцы тоже нашли на местах нескольких преступлений, в поисках участвовали 200 полицейских. Но убийства продолжались, все разные, но неизменно со следами ДНК знаменитого «призрака из Хайльбронна», как будто издевавшегося над полицией. Напряжение росло, сумма предлагавшейся награды выросла до 300 тысяч евро.

В марте 2009 г. дело раскрылось хоть и неожиданным, но банальным образом. Личность обладательницы зловещего генетического кода раскрыл один из сыщиков, послушавшийся своей интуиции. Она оказалась… работницей предприятия, где изготовлялись палочки для взятия анализов ДНК. По небрежности она дотрагивалась до этих палочек, которые должны быть совершенно стерильными, и оставляла на них свои следы.

Таким образом, «серийная убийца» уступила место разным преступникам, совершавшим изолированные убийства.

Самое примечательное в деле «Призрака из Хайльбронна» – это, конечно, то, что он существовал только в воображении людей, проявлявших к нему повышенный интерес.

Кладбища, какими мы знаем их сегодня, – недавнее изобретение. До 1800 г. в отдельных могилах хоронили в основном видных покойников: королей, знать, военачальников, священников. Например, во Франции было принято рыть в кварталах с самой дурной славой общие могилы, прозванные «полями упокоения». Это были траншеи 10–30 метров шириной, 10–20 метров длиной и 5–10 метров глубиной; в одну такую братскую могилу можно было уложить до двадцати тысяч тел, голых или в саванах, утрамбованных как можно плотнее. Заполнив один уровень, могильщики присыпали его десятью сантиметрами земли и начинали укладывать следующий слой, потом третий и так далее, пока не заполнялся весь ров. Получалось что-то вроде «лазаньи из трупов», верх которой накрывали досками, чтобы легче было класть новые тела. «Поля упокоения» распространяли чудовищный запах. В дождь от них тянулись вредоносные испарения, пропитывавшие занавески и даже стены домов. Среди костей и гниющей плоти плодились крысы. После заполнения траншеи ее содержимое либо перемещали в более вместительные рвы за пределами городов, либо засыпали землей и строили сверху дома; со временем забывалось, что под фундаментами остались общие могилы. Была и третья возможность – громоздить трупы все выше; так возникали бугры и целые холмы, зараставшие растительностью. Бытописатели того времени обращали внимание на свиней, рывшихся в земле и раскапывавших тела, и на собак, достававших и грызших кости. Порой из-за дождей в таких оссуариях, где скапливались крысы и газы, оседала почва, и выросшие поверх общих могил дома обваливались, увлекая своих обитателей в месиво из скелетов и грызунов. Только в 1786 г., после разрушения погреба в ресторане на улице Ленжери под напором соседнего оссуария, парламент решил очистить все известные парижские оссуарии из гигиенических соображений. Все их содержимое переместили в галереи на южной оконечности Парижа – в знаменитые Катакомбы на площади Данфер-Рошро. С тех пор останки хоронят не по принципу социальной принадлежности усопшего, а в зависимости от размера его скелета.

Война критиков и писателей началась не вчера. Вольтер, побывав на постановке шекспировского «Гамлета», назвал пьесу «вульгарным и варварским произведением пьяницы».