Алексей Цветков - Синемарксизм [litres]

«Мамма миа!» (2008) – экранизация сентиментального мюзикла о поколении 1970-х. Почему вообще «Абба» (в чьем угодно исполнении) – это группа, от песен которой к глазам подступают слезы у людей из поколения моих родителей? Обаяние «Аббы» в том, что это ПОСЛЕреволюционная музыка, нежная эпитафия на кладбище самых радикальных надежд. Оглядывание назад, ощущение того, что все самое дерзкое и великое, что казалось реальностью целому поколению людей по всему миру, вот сейчас вот, в этот момент, стало прошлым. Связь с этим прошлым есть и останется на всю жизнь, но нет прежней надежды, в этих приторно-сладких до слез песенках есть только воспоминание о чем-то великом и ускользнувшем. «Лост саммер» – это Париж сразу после 1968-го, туристы вокруг Нотр-Дама, вскользь упоминаемое «флауэр пауэр», последнее лето, когда утопия еще казалась реальностью. Или «Дансинг Квин» – вечер, пятница, тебе всего 17, ты королева танца и выбираешь себе короля. Мао сказал: «Революция – это не вечеринка», эту фразу на своих вечеринках цитировали нестриженые бунтари по всему миру, всяческие йиппи и провоты, а «Абба» спела им (на похоронах Мао) о том, что революция окончилась (или не получилась, ведь речь шла о мировой революции), а вечеринка осталась. От сексуальной революции остался свинг-клуб, а от Вудстока пятничный дансинг, как обязательный атрибут недолгой молодости. «Вы знаете, с чего это начнется и чем это кончится, есть лишь один вопрос: хотите ли вы этого или нет?» – это про пятничную вечеринку, но и про «молодежную революцию», конечно. Революция обещала отменить границу между сценой и залом, отменить исполнителей и потребителей зрелищ, сделать творчество тотальным, всеобщим и перманентным, отменить билеты, прекратить спектакль, включить всех. Вместо этого «Абба» спела в «Супер-трупере»: «Я надеюсь, что каждый мой концерт последний, но я опять выхожу на сцену и слепну от ламп, потому что знаю, что где-то в зале сейчас ты». Снова харизматик и объект желания на сцене, отдающий себя на заклание поклонникам в обмен на их почитание и плату за вход. Маленькое христианское жертвоприношение как сделка между звездой и толпой. Пафос «Аббы» это положение все еще хиппи, который уже отказался от глобальных планов тотального переустройства вселенной с помощью всеобщей любви, снимающей все границы и различия. Уже отказался, но еще не забыл, и оглядывается с грустью, перед тем как подстричься и устроиться наконец в офис отца своего. «Боги, холодные как лед, бросили свои кости, и наши горячие сердца больше не бьются вместе». Это и есть конец 1970-х, другой реакцией на ту же ситуацию был панк: мы будем бунтовать, зная, что смысла в бунте больше нет и будущего не будет, а будет то же, что и сейчас. Вся «Абба» это сказанная нежным голосом фраза: мы, пожалуй, бунтовать больше не будем, большие каникулы окончены. «Еще глоток – и нам пора платить за этот ужин». Какое-то мягкое и сладкое хоум-порно, заменившее план изменения человеческих отношений на всех уровнях. «Я верю в ангелов на той стороне реки, у меня есть мечта узнать песню, которая поможет мне пережить все, что меня ждет». Поэтому я не могу долго слушать эту приторную группу, которую всегда показывали у нас на Новый год, и не могу сказать кратко и точно, как к ней отношусь. Это как наблюдать теплый оранжевый закат, точно зная, что больше солнца ты никогда не увидишь. «Абба» – ПОСЛЕреволюционная группа, как «Битлз» – ПРЕДреволюционная.

Важный момент в попсовеньком, конечно, битломанском мюзикле «Через Вселенную» (2007). Сопоставление двух разных похорон. Белые хоронят своего, а черные своего. Белый погиб на империалистической войне. Наверное, он был неплохим парнем. Но он погиб на империалистической войне от вьетконговской партизанской пули, выпущенной «азиатом». Черный убит полицией во время восстания в гетто. Возможно, он был хулиганом. Но он убит полицией во время восстания в гетто. Вьетнам, вчерашняя французская колония, и сам относился к «зоне гетто» (третьего мира) на мировой карте, и «старик Хо» поднял там восстание против «белых» и буржуазных «хозяев мира». Так что эти две смерти вдруг получают настоящую диалектическую симметрию, политическую рифму, а не просто «как по-разному жили и умирали в 1960-х американцы с разных улиц одного города». Этот момент объясняет мне, почему так много белых тогда и потом «предавали свою расу», как парадоксально смешивался маоистский классовый анализ с сартровской идеей «негритюда» в идеологии «Черных пантер», ну и дальше вплоть до политического расцвета и последующей коммерциализации хип-хопа. И еще, мне навязчиво кажется, что черный с бородкой под зонтом, задумчиво бросающий горсть земли на могилу (у белых параллельно сворачивают по правилам армейский флаг), – это ведь Малкольм X. Из уважения к нему я даже сменил сейчас язык на английский, чтобы написать именно их X, а не наше Х. Поставьте на стоп в этом месте, где он бросает землю на могилу под дождем. Это ведь он, Малкольм, но еще до того, как он начал носить мусульманский перстень. Он? Или нет… Только не говорите, что это «отец» или какой-то другой родственник погибшего, это чисто сюжетное оправдание фиксации камеры на отдельном лице ничего не меняет.