Андрей Карпов - Прометеевский проект

Это представляется определённой натяжкой метода. Дело отнюдь не в частной инициативе. Хитроумный Одиссей и многохитрый (как именует его Гесиод) Прометей стоят друг друга. Гомер вообще мало говорит о титанах, поскольку искренне поклоняется Зевсу, а стоит ли распространяться о врагах своего господина? Зевс и боги Олимпа для Гомера – актуальная реальность, экскурсы в иные мифологические сюжеты возникают разве что к слову, случайно… Но Прометей поддерживал Зевса, вряд ли его можно назвать его врагом. История Прометея – яркая и продуктивная, ею можно было бы проиллюстрировать многие события из жизни героев… И не такая уж это глубокая мифологическая древность по отношению к Троянской войне.

Основной мотив молчания Гомера всё же другой. Пример Прометея опасен. Он – не внешний враг, он – революционер. Он несёт с собой дух разрушения существующих установлений и переустройства мира по собственному усмотрению. В образе Прометея нет ничего к назиданию, а только один искус. Приобщив общественное сознание к «методу Прометея», можно ожидать возрастание нестабильности в обществе. Вероятно, Лосев это и имел в виду, но не мог сказать прямо, поскольку в советской идеологии нельзя было дать отрицательную характеристику революционности.

Так или иначе, замолчать Прометея не удалось, Европа восприняла его уроки, и теперь можно оценить последствия произведённых разрушений. Посмотрим на семантические структуры, разрушенные ПРОЕКТОМ.

В Древней Греции Прометей избежал участи символа богоборчества. В «Прикованном Прометее» титан угрожает Зевсу потерей владычества, укоряет и язвит Громовержца, однако это всё – критика, а не мятеж. Главный акцент автор трагедии делает на другом: Прометей покровительствует людям; именно это и вызывает гнев Зевса, заставляет его забыть заслуги Прометея периода титаномахии. Верховная власть ведёт себя несправедливо, трагический образ Прометея призван заострить восприятие несправедливости. Но несправедливость неизбежно будет преодолена, и Прометей, обладая провидческим даром, предвидит примирение с Зевсом:

«Я знаю, суров он и волю свою

Считает законом. Но время придет —

Согнется и он,

Смягчится, уступит. Заставит нужда.

Уймет он тогда безумный свой гнев

И сам поспешит, союзник и друг,

Ко мне – союзнику-другу»

Впрочем, трагедия заканчивается лишь усугублением мук. Прометей вместе со скалой, к которой он прикован, проваливается в царство мёртвых. Зевс не готов просить, он требует, чтобы Прометей открыл угрожающую ему тайну. А Прометей горд, и не желает уступить первым: пока его не расковали, он отказывается говорить. Конфликт амбиций. Однако симпатии автора и зрителя, очевидно, на стороне Прометея – он человеколюбец, а Зевс – равнодушен и жесток.

«Прикованный Прометей» добавляет ещё одну загадку в историю ПРОЕКТА. Традиция признаёт автором трагедии Эсхила. Между тем, нигде больше у Эсхила не встречается столь откровенной критики Зевса. То, как показан Зевс в «Прикованном Прометее», противоречит его образу в других произведениях Эсхила, где Зевс выведен « воплощением миропорядка, заступником молящих о защите, блюстителем справедливости » (Н. Сахарный «Трагедии Эсхила», 1971). Такой парадокс объясняется обычно тем, что «Прикованный Прометей» – это только часть трилогии, и критическая характеристика Зевса снимается в других её частях («Прометее освобожденном» и «Прометее огненосном»). Существует также мнение, что «Прикованный Прометей» только приписывается Эсхилу, а на самом деле принадлежит автору-софисту (см., например, аргументы В. Шмида, приводимые Лосевым).

Для нас тут интересно то, что именно «Прикованный Прометей» оказался востребованным европейской культурой. Мы имеем полный текст трагедии, тогда как от «Прометея освобожденного» и «Прометея огненосного» мало что уцелело. Популярность «Прикованного Прометея» при этом не стоит возводить к художественным достоинствам произведения. Главную роль сыграло здесь то, что ситуация вызова, описанная в трагедии, оказалась привлекательней ситуации примирения. Таким образом, история зафиксировала первую победу прометеевского сознания. Сам ли Эсхил поддался искусу или кто-то другой воспользовался его авторитетом, уже не имеет значения.

Так или иначе, «Прикованный Прометей» сохранил для европейцев нового времени заряд противопоставления человека (а Прометей будет переосмыслен как максимально полная реализация человеческого) и Высшей Силы. Заряженное ружьё должно было выстрелить. Вот как об этом пишет Гадамер: