Эрик Лор: Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу

По отношению к евреям имперское подданство и миграционная политика часто представляли собой важное исключение из общих политических принципов, и в книге этому уделено значительное внимание. В период с 1860 по 1920 год евреи составляли более 40 % всех эмигрантов из империи, и практически каждый закон о натурализации, денатурализации, иммиграции и эмиграции, принятый при старом режиме, включал основную статью, написанную в самых общих терминах, за которой, однако, следовало примечание, устанавливавшее совершенно другие правила для евреев. Например, знаменитый манифест Екатерины Великой в 1762 году провозгласил, что Россия открыта для всех иммигрантов из Европы, «кроме жидов». Евреям-иностранцам была запрещена натурализация, а на их иммиграцию или поездки по империи налагались строгие ограничения. Аналогичным образом власти нарушали принципы общей политики Российской империи, направленной на предотвращение эмиграции, и в 1892 году власти начали разрешать и даже поощрять еврейскую эмиграцию. Покуда власти находили множество способов составлять отдельные законы и правила для евреев, общее гражданство и миграционная политика были неразрывно связаны с ограничениями, налагаемыми государством на евреев, и так продолжалось вплоть до революций 1917 года, разрубивших этот гордиев узел взаимосвязанных постановлений.

Социологи используют несколько метафор для описания того, чего стремятся достичь государства, проводящие ту или иную политику гражданства. Наиболее известна метафора проникновения или объятия [12]. В предыдущей книге я утверждал, что во время Первой мировой войны государство стремилось национализировать экономику и общество. В этой книге я использую связанную с данной концепцией метафору государства-фильтра. Я утверждаю, что власти использовали политику присвоения гражданства в качестве фильтра, не допускающего проникновения людей нежелательных национальностей, религий или образа жизни внутрь, а на выходе препятствующего эмиграции граждан тех национальностей, в которых испытывалась потребность, но не мешающего остальным. Затем, в советскую эпоху, критерии фильтрации изменились – во главу угла был поставлен классовый вопрос. Рабочие всех стран мира были на словах (и в гораздо меньшей степени – на практике) приглашены к иммиграции в Советскую Россию и к принятию ее гражданства, тогда как буржуазия, дворянство, духовенство и представители других категорий граждан могли быть лишены прав гражданства. В 1921 году массовая денатурализация превратила миллионы беженцев в лишенных государства изгнанников. Граница гражданства служила ключевой точкой приложения сил для государства, пытавшегося сортировать и направлять в нужное русло перемещения населения, по большей части происходившие под влиянием экономических изменений и других факторов, которые государство не могло контролировать. При том что многие из этих перемещений происходили скорее вопреки, чем благодаря государству, легко недооценить значение функции фильтрации. На примере нескольких из описанных ниже конкретных случаев мы увидим, что перемены в проводимой политике могли легко изменять пути международной миграции сотен тысяч индивидов.

Один из ключевых вопросов российской истории – роль в ней государства. Было оно сильным или слабым? Могло ли оно осуществлять всю полноту власти и контролировать границу, разделяющую его граждан и иностранцев, или его зачастую весьма далеко идущие претензии на контроль служили на деле признаком относительной слабости? Были его границы непоколебимыми или проницаемыми? Это – важные вопросы, являющиеся камнем преткновения при обсуждении границ и гражданства любой страны. Ответы на них неоднозначны и возникают в результате тщательного анализа как целей государственной политики, так и действующих реальных практик (в той мере, в какой они доступны исследователю). Делая предварительное обобщение, могу сказать, что гражданство и контроль над границей значили больше и были много эффективнее, чем думало большинство исследователей. Но, хотя тенденция последних лет подчеркивать неумолимую экспансию государства, стремящегося ко все более жесткому включению индивидов в его сети знания и контроля, позволяет хорошо описывать намерения властей, она может заставить упустить из виду пропасть между намерениями и результатами [13].

Великое множество разнообразных источников, изученных при подготовке данного исследования, помогает навести мосты через эту пропасть, хотя она все еще представляет собой устрашающее препятствие. Архивные документы министерств внутренних и иностранных дел, а также армии позволяют пойти дальше анализа законов и постановлений и в некоторых случаях увидеть непосредственную реальность. Красочные истории о подкупе, поддельных паспортах, организованных эмигрантами контрабандистских шайках и составленные для внутреннего пользования докладные записки (например, та, в которой 80 % случаев эмиграции были оценены как нелегальные и произошедшие без оформления надлежащих документов) подчеркивают, что невозможно понять историю гражданства, изучая одни лишь законы. Все это также предполагает, что государственный контроль над границей гражданства был далеко не абсолютным. С другой стороны, легко недооценить влияние законов, поскольку оно весьма часто измеряется от обратного: миллионы людей могли бы пересечь границу, натурализоваться или приобрести второе гражданство, будь законы иными. Невозможно оценить масштаб так и не состоявшихся миграции и иммиграции, но они имеют большое значение для того, что вкладывается в понятие гражданства.