Иван Забелин - Имя Руси

По направлению Гедеонова, хотя и по другой дороге, идет г. Иловайский, излагающий свои заключения в более популярной, а потому и менее ученой форме. Он утверждает также, что русь было туземное славянское племя, но варяги были племя иноземное, норманнское. Существенная черта его изысканий и возражений норманнству – это решающий, догматический их характер, который устраняет, как излишнее бремя, точные и полные доказательства, то есть критику источников и постановку на свои места подлинных свидетельств [21] Так, самое важнейшее, но очень темное и двусмысленное свидетельство византийского летописца Феофана о местожительстве древних булгар, по которому выходит, что Волга сливается с Доном и из этого слияния образует реку Кубань, и на котором главным образом автор основывает свое мнение о древней родине славян-булгар, черных булгар дунайских, приводится им без особого критического объяснения, только с заметкой, что в нем географическиесведения очень сбивчивы (Русский архив. – 1874. – № 7. – С. 80). Нам кажется, что это свидетельство, как и множество других, на которые опираются в своих спорах противники норманнства, требовало бы всесторонней критики и полного утверждения, какую несомненную правду должно в нем понимать, ибо его можно толковать совсем иначе, нежели объясняет уважаемый автор, о чем мы будем говорить в другом месте. .

Но если не силой шлецеровской критики, то силой очень многих, весьма основательных соображений и заключений исследование г. Иловайского точно так же достаточно колеблет состарившееся немецкое мнение о происхождении руси из Скандинавии.

Таким образом, и в наше время снова пробудились те же самые споры и даже те же суждения, какими была богата наша историческая литература в тридцатых и сороковых годах. Это добрый знак, свидетельствующий, что накопленные наукой и рассудком сомнения в норманнском учении требуют своего исхода и нового, более вероятного и правдивого решения этой задачи.

Само собой разумеется, что изыскатель русской древности, желая объяснить себе начало Руси, то есть собственно начало русской исторической жизни, пускаясь в открытое море стольких разнородных мнений об этом начале, сам по необходимости должен плыть, так сказать, по звездам, наблюдая больше всего береговые приметы, какие, на его взгляд, правдивее выдвигаются из неясного материка исторической истины. Поэтому и наши мнения о происхождении руси, которые здесь предложим, будут направлены в ту сторону, где нам видится в этой области вероятностей, догадок и предположений наиболее правильная и прямая дорога к истине.

Казалось бы, что вопрос о происхождении руси есть вопрос одного любопытства, чисто этимологический и антикварный, то есть настолько частный и мелочный, что им ничего собственно исторического разрешено быть не может. В самом деле, не все ли равно, откуда бы ни пришла к нам эта прославленная русь, если весь ее подвиг ограничился принесением одного имени; если она с самых первых времен не обнаружила никакого особого самобытного влияния на нашу жизнь и распустилась в этой жизни, как капля в море; если, наконец, принесенное ею влияние было так незначительно, что не может равняться ни с каким другим иноземным влиянием, какие всегда бывают у всякой народности.

Но дело вот в чем: мифическая русь представляется первоначальным организатором нашей жизни, представляется именно в смысле этого организаторства племенем господствующим , которое дало первое движение нашей истории, первое устройство будущему государству и вдохнуло в нас дух исторического развития. Если исторически это еще сомнительно, то логически должно быть так непременно. Кого призвали для установления в земле порядка, тот, конечно, и должен был устроить этот порядок. Поэтому и сам вопрос о происхождении Руси очень справедливо ставится на высоту вопроса «об основной, начальной организации Русского государства». Очень естественно, что в этом случае споры идут вовсе не о словах и не об антикварных положениях, прозвалась ли Русь от шведских лодочных гребцов родсов, или от греческого слова русый, рыжий, или от древнего народного имени роксолан и т. д. Здесь, напротив того, сталкиваются друг с другом целые системы исторических понятий или ученых и даже национальных убеждений и предубеждений.

С одной стороны, еще господствуют взгляды, по которым начало и ход народного развития обыкновенно приписываются механическому действию случая, произволу судьбы и вообще причинам, падающим прямо с неба. Для этих взглядов норманнское происхождение Руси ясно как божий день; оно не только оправдывает, но и вполне подтверждает такую систему исторических воззрений. С другой стороны, эти же самые взгляды легко и вполне удовлетворяются разбором и расследованием одних только слов и имен. Они утверждают, что главное дело в разрешении этого вопроса – лингвистика , «без которой здесь нельзя приобрести твердой точки отправления». Стало быть, они сами сознают, что весь вопрос в словах, в именах, что само дело, то есть бытовая почва исторической жизни, здесь предмет сторонний, употребляемый только при случае на подпору слов, даже одних букв. Однако надо согласиться, что как ни велика сила лингвистики, но в исторических исследованиях она не единственная сила. В истории необходимо прежде всего и главнее всего стоять твердо и крепко на земле, то есть на бытовой почве. Для обработки этой почвы лингвистика, конечно, важнейшее орудие. Но поставленное на первое место перед всеми другими средствами добывать историческую истину, это великое орудие становится великим препятствием к познанию истины, ибо оно по самим свойствам своей исследовательности всегда очень способно унести нашу мысль в облака, переселить ее в область фантасмагорий. Притом если мы и самым строгим путем лингвистики с полнейшей достоверностью докажем, что русь-варяги по имени были шведы, то все еще останется самое главное: надо будет доказать, по каким причинам на Руси от этих шведов-норманнов не сохранилось никакого ни прямого, ни косвенного наследства.