Ольга Апенченко - Труден путь до тебя, небо!

— Что это? — спрашивает Юрий у стоящего рядом психолога.

— Я как-то на досуге слепил, — сказал Федор Дмитриевич, — а ребята-механики взяли и поставили туда.

— Смотрите, улетит! — засмеялся Юрий.

…Железная дверь захлопнулась. Глухо лязгнули засовы — и никого. Земля где-то далеко-далеко. И люди тоже. Юрий осмотрелся. Камеру он знал уже, как свою комнату, — по рассказам друзей, которые сидели здесь до него, да и сам он, когда она была свободна, уже не раз забегал, чтобы посидеть в кресле, «примериться», так сказать.

Любопытно, как это выглядит все «при закрытых дверях»? Свет неяркий, но вполне достаточный. На стене — таблица. Числа — красные и черные, вперемежку. Приборы. Их немного, но смотреть на них интересно — в самолете таких не было. Над головой широко расставил «руки» фотостимулятор. «Адская машина», — сказал про него механик Олег. Прямо в стене какое-то отверстие. Юрий хотел заглянуть туда, но вдруг отпрянул: «Еще заморгает». Прибор, который там спрятан, так и называется — «моргалка».

Вверху — часы. Они здесь, в тишине, тикают громко-громко. На столе — кнопки, лампочки, провода датчиков.

— Ну, что ж, будем работать, — как бы про себя сказал Юрий.

Он нажал подряд все три кнопки — белую, красную, синюю.

— Связь в порядке.

— Земля! Я — космонавт. Передаю отчетное сообщение.

Он посмотрел на термометр.

— Температура в камере 27 градусов. Давление… На первом влагомере… 74 процента, на втором — 61. Самочувствие нормальное. Все идет хорошо. Ложусь спать. По времени отбой.

И, будто по волшебству, свет стал медленно гаснуть. Лаборантка повернула на пульте черную стрелку латра до отказа. И все стихло. Словно замерло. Только медленно ходит на пульте стрелка.

— Почему она ходит? — спрашиваю у Федора Дмитриевича.

— У вас дети есть? — неожиданно вопросом на вопрос отозвался он.

— Есть.

— Не случалось с вами такое, что вам вдруг очень хочется подойти к спящему ребенку и удостовериться, что он дышит?

— Было…

— Подходите, прислушиваетесь: сопит — значит, все в порядке. Вот и тут так: стрелка двигается, — он поводил указательным пальцем туда-сюда, — значит, дышит. Сопит — значит, все в порядке! — весело подмигнул он и начал серьезно объяснять:

— Мы расставили на всем пути исследования что-то вроде контролеров. Вы видели, как контролируются спортивные соревнования, например? Так вот, у нас контролеры стоят не только на старте и на финише, а на всем пути следования… Эта стрелка, например, соединена с датчиком дыхания, который надет на Юрия Гагарина.

Федор Дмитриевич обернулся к приборам, которые стояли в лаборатории, и продолжал:

— Вот это сложная электронная машина, — он показал на металлический стол, на котором разместилось множество самописцев, рычажков и стрелок. — К нему подведены все датчики, какие надеты на космонавта… Они записывают все нюансы, какие происходят в организме человека там, в камере. Этот прибор — что-то вроде ждущей схемы: ждет, когда космонавт как-то себя проявит… Павлов говорил, что человек — тоже ждущая схема. Да, да, мы с вами — тоже ждущая схема, — неожиданно закончил он, — ждем сейчас, например, будет ли спокойным сон у Гагарина в камере или беспокойным, подтвердятся ли наши предположения. Или, наоборот, не подтвердятся…

О многом мы успели поговорить с Федором Дмитриевичем, пока Юрий Гагарин спал. Психолог так же свободно вдруг начинал рассказывать об Александре Островском, как несколько минут назад говорил о Павлове, он сам переводил с английского и с удовольствием читал Хэмингуэя, глубоко чтит Чехова, и на каждом шагу в его рассказах — чеховские образы.

— Вы спрашиваете, зачем эта «цистерна» у здания… Она соединена с этой камерой. Воздуха подается определенное количество. А если открыть там клапан, то он и вовсе может уйти в ту «цистерну»… Как, помните, мальчишка бросал чеховской Каштанке кусочек мяса на веревочке, потом… фьють — дергал за веревку — и мяса нет.

— Минуточку подождите. — Федор Дмитриевич подошел к пульту, внимательно осмотрел прибор: стрелка, которая еще минуту назад ходила, стала.

— Рая! — позвал он одну из лаборанток. — Рая, проверьте датчик дыхания, включите прибор.

— Не пишет, Федор Дмитриевич, — с тревогой сказала Рая. — Но через пять минут подъем — все проверим.

— Дайте свет, неяркий пока, на шестьдесят… и включите телевизор, — распорядился врач.

На экране возникло едва различимое изображение. Юрий лежит спокойно, не шелохнется, носом уткнулся в мягкую спинку кресла, лишь ритмично поднимается грудь.