А. Лельевр: Эврика-86

Авиценна как признанный глава восточноперипатетической школы философов решительно возражает идее изменчивости неба, ибо полагает, что она противоречит разделяемой им аристотелевской концепции вечности мира. "Дело с небом обстоит совершенно иначе, чем с горами", — категорически заявляет он.

Теоретический спор двух выдающихся умов эпохи восточного средневековья весьма показателен в культурноисторическом отношении: по затронутым в нем вопросам, а также по характеру самой дискуссии можно судить, так сказать, о степени извилистости дороги, пройденной человеческим разумом в ходе его восхождения на Олимп идеи эволюции.

Авиценна был крупным естествоиспытателем своего времени. Он первым открыл закон последовательности напластования горных пород (пятьсот лет спустя его заново открыл датский ученый Николаус Стено). Дальнейшее же обобщение накопленных к тому времени (начало XI столетия) геологических знаний привело его к мысли об эволюции земной коры. И если тем не менее Авиценна в споре с Бируни выглядит консерватором, то в этом меньше всего виноват он сам: идея эволюции небесных тел, тем более эволюции Вселенной в целом, глубоко чужда всему логическому строю средневековья — и восточного и западного; мировоззренческую основу этой эпохи составляла идея неизменности космоса как в целом, так и в частях. А на эт^й идейной почве вырастали общественно значимые философские, теологические, этические и эстетические учения средних веков. Следы влияния средневекового

ля мышления отчетливо видны и в высказываниях Бируни. Хотя он и допускал возможность изменчивости неба, ему была чужда идея направленного изменения вещей, изменения, сопровождающегося качественными переходами, превращениями одних форм в другие.

Впрочем, в данном случае Бируни отталкивается от древнеиндийских метафизических учений, которые он хорошо знал и всемерно пропагандировал в арабо-иранской культурной среде. Углубляя основополагающие космологические понятия философской системы Веданты, он заключил, что время течет большими циклами и что в каждом из них развитие идет лишь в направлении реализации изначально заложенных в нем возможностей.

Науке и философии предстояло еще пройти нелегкий путь проб и ошибок, прежде чем прийти к современной формулировке идеи развития.

Ведь даже в Европе XVIII столетия, как писал Ф. Энгельс, "естествознание, столь революционное вначале, вдруг очутилось перед насквозь консервативной природой, в которой все и теперь еще остается таким же, каким оно было изначально, и в которой все должно было оставаться до скончания мира или во веки веков таким, каким оно было с самого начала".

В этих условиях материалистическая философия должна была разорвать окутавшую природу густую сеть религиозных и объективно-идеалистических измышлений, в особенности разомкнуть пресловутый круг "первотолчок целесообразность" и тем высвободить материальный мир из-под постоянной опеки "внешних сил" и "конечных причин".

Это идейное единоборство в европейском культурном ареале продолжалось вплоть до второй половины XIX столетия, а в иных регионах затянулось до наших дней.

Как известно, вопрос о первотолчке впервые был устранен благодаря

ретическим усилиям Канта, автора знаменитой космогонической гипотезы о естественноисторическом возникновении Солнечной системы. Однако научное сообщество второй половины XVIII века еще не было готово к восприятию кантовских идей. Как заметил Ф. Энгельс, если бы подавляющее большинство естествоиспытателей не ощущало того отвращения к философскому мышлению, которое выразилось в известном предостережении: "физика, берегись метафизики!", то "они должны были бы уже из одного этого гениального открытия Канта извлечь такие выводы, которые избавили бы их от бесконечных блужданий по окольным путям и сберегли бы колоссальное количество потраченного в ложном направлении времени и труда".

Отмеченная Энгельсом философская незрелость естественнонаучной мысли особенно сказалась на характере научных дискуссий, разгоревшихся среди физиков и астрономов второй половины XIX века.

Речь шла о философском толковании вывода двух выдающихся физиков-теоретиков того времени Рудольфа Клаузиуса и Уильяма Томсона о возможной "тепловой смерти" астрономической Вселенной. Это научное заключение имело под собой твердую теоретическую базу — второй закон термодинамики, утверждающий постоянный рост энтропии (меры необратимого рассеяния энергии) материальных систем, изолированных от окружающей их физической среды. Однако, с другой стороны, концепция "тепловой смерти" принципиально противоречила классическим философским представлениям о бесконечности Вселенной во времени. Возникла следующая теоретическая дилемма: если 1) эти философские представления верны, то есть Вселенная вечна, а также 2) второй закон термодинамики является объективноистинным научным знанием и 3) его экстраполяция (перенос) в сферу космологического исследования — на