Юрий Чумаков - Пушкин. Тютчев - Опыт имманентных рассмотрений

С. М. Громбах справедливо замечает, что восьмое примечание может быть истолковано по-разному. Но что же это такое, как не свидетельство его художественной значимости?

Большое место в примечаниях к «Онегину» занимают, как известно, возражения Пушкина своим критикам. В примечании 32 он ответил Борису Федорову по поводу следующего места из сна Татьяны:

(VI, 106)

С. М. Громбах полагает, что примечание «подчеркнуло беспочвенность этих упреков, отражающих не столько непристойность стихов, сколько испорченное воображение критиков». [139]Спору нет: Пушкин вполне серьезно защищает свои стихи от плоских намеков, но нельзя не заметить и того, что, «оправдываясь», он сам поставил на этом месте озорной акцент. Внести скрытый смысловой план, так называемую «arrière pensée» – заднюю мысль, для Пушкина было проще простого. «Это обычный семантический прием 20-х годов – за стиховым смыслом прятать или вторично обнаруживать (курсив мой. – Ю. Ч.) еще и другой», – писал Ю. Н. Тынянов. [140]Да и С. М. Громбах, правда, по другому поводу, пишет, что «Пушкин любил рискованные остроты и каламбуры и не мог удержаться от них». [141]Все это показывает, что 32-е примечание амбивалентно по смыслу, то есть поэт сразу и «подчеркнул свою скромность», и весело подключил к серьезному содержанию стихов фривольные ассоциации. Если и это «своего рода публицистика», то уж, наверное, публицистика художественная. Пушкин, конечно, полемизирует как здесь, так и в других местах, но для нас, читателей, более оживает художественная сторона примечаний. Кто, вообще говоря, рискнет провести отчетливую грань между художественностью и публицистикой у таких писателей, как Свифт, Герцен, Чернышевский и др.? Наконец, С. М. Громбах видит в онегинских примечаниях лиризм, сатиру, пародию, что также не оставляет их в рамках только публицистики.

Вышесказанное уже позволяет видеть, как стихотворный текст восьми глав и примечания, где проза и стихи смешаны, взаимно освещают друг друга по принципам диалогизма (функцию «Отрывков из путешествия Онегина» здесь опускаем). Отрицание такого диалогизма, а вслед за ним и художественности примечаний, основано, прежде всего, на аналогии с обычным типом пояснений к художественному тексту. Кроме того, этому деструктивному взгляду способствует непроизвольная манера проецировать результаты умозрительного анализа на свойства самого эстетического объекта. Привычки изолирующей абстракции, рассудочные перегородки, иерархическая классификация, отвердевающие концепции – все эти постоянные черты познавательной деятельности порой обрывают художественные связи там, где они несомненно присутствуют.

Признание же художественности примечаний, усложняя структуру «Онегина», повышает эстетическую информативность произведения, усиливает активную избирающую ориентацию читателя в значимой игре образных сопоставлений.

Есть, однако, еще одна возможность испытать примечания к «Онегину» на художественность. Это попытки обнаружить определенную преемственность в развитии жанра русского стихотворного романа. Традиции «Онегина» бесспорны, но формы проявления этих традиций далеко не очевидны. Роман Пушкина настолько эстетически совершенен и единственен в своем роде, что впрямую наследовать его черты – опасно для оригинального писателя. Многие поэты сознательно сопротивлялись «Онегину», но это не помешало некоторым из них, отталкиваясь от романа как от текста, унаследовать его структурную основу и ведущие черты жанра. К числу произведений, связанных таким образом с «Онегиным», принадлежит «Поэма без героя» Анны Ахматовой, что, впрочем, уже было замечено в нашем литературоведении. [142]

Здесь придется обойтись даже без самой общей характеристики «Поэмы без героя», отослав интересующихся к соответствующим главам книг А. Павловского, Е. Добина, В. Жирмунского о поэзии Ахматовой. Сделаем лишь несколько сопоставлений «Онегина» и «Поэмы без героя» исключительно в аспекте примечаний.

Поэма Ахматовой – сложное, многомерное произведение с широко разветвленным смыслом, зависящим от множества ассоциативных связей. В композиционном построении участвуют ряды эпиграфов вступления, посвящения, предисловия и послесловия, отрывок из письма, значимые датировки, прозаические заставки к частям и главам, напоминающие театральные ремарки, и, наконец, примечания, которые гораздо теснее связаны с остальным текстом, чем примечания к «Онегину». Принцип монтажности выступает в поэме еще заметней.