Свен Ортоли - Ванна Архимеда - Краткая мифология науки

Снабженная подобными подпорками, популярность Леонардо да Винчи в XX веке только возрастала. В чинах научных божеств лишь Эйнштейну и Архимеду, хотя и по другим причинам, под силу с ним тягаться. Однако даже эти двое не могут и в малой степени претендовать на сравнимую с ним близость к семейному очагу. Потому что, если в домашней библиотеке есть только одна книга, поминающая идею науки, то эта книга содержит репродукции картин и знаменитых рисунков Леонардо да Винчи.

Именно среди них Ассоциация сезонных рабочих Manpower [10] Людские ресурсы, мускульная сила (англ.) . нашла для себя тотем (символика не оставляет сомнений, что речь идет именно о божестве). Две человеческие фигуры наложены одна на другую: у первой — обнаженной — руки на кресте, а у второй видны только вытянутые и приподнятые вверх руки и широко расставленные ноги. Почему такой выбор? В одном рекламном ролике нам показывают две бригады — черную и белую, которые вместе выполняют некую работу, и мы понимаем, что по-другому ее выполнить было нельзя. В другом ролике перед нами предстает человек, страх которого испаряется, когда он обнаруживает, что незаменимого работника можно заменить. Вот что символизирует Леонардо и вот почему его выбрала Manpower . Леонардо да Винчи мертв, да здравствует Manpower , которая вернулась вовремя, когда все знания доступны человеку. Тот старый мир больше не существует (и не важно, что универсальное всезнание было иллюзией в XVI веке не менее, чем в XX), но его возрождение идет по пути создания «сетевой компетентности». В мире, построенном на гиперспециализации, божественная technoscience нуждается в напоминаниях, что она когда-то была человеческой.

Бернар Палисси (1510–1589) — человек, сжегший свою мебель, чтобы изготовить керамику, — исчез из исторических книг. А ведь без него не обошлось формирование поколений школьников, которым он, как считается, привил склонность ничему не доверять и пытаться все проверить самому. Школьники разрывались между восхищением — еще бы, он посмел сжечь мебель, а им лепят пощечины за малейшую царапину на буфете в столовой — и изумлением: неужели столько усилий потребовалось, чтобы произвести несколько безделушек вроде тех, что в изобилии стоят на каминной полке у бабушки с дедушкой?

За четыре века до этого соседи Палисси задавались тем же вопросом. Если сегодня керамика возвращает себе репутацию авангардного, сверхпроводящего и чреватого «нобелевкой» материала, то в 1550-е на нее смотрели как на вспомогательный вид искусства, ради которого уж точно не стоило приносить в жертву тепло семейного очага. Если взглянуть из XX века, подобный выбор покажется еще более удивительным: в эпоху, когда Амбруаз Паре создавал современную хирургию, а Коперник описывал небесные круги, Палисси усердно мастерил тарелки, украшенные раками и змеями на позолоченной поверхности… Он провел десять лет своей жизни, разбивая терракотовые горшки, покрывая их мудреными смесями олова, сурьмы, осадочного пепла и перигорского камня, конструируя стеклодувные печи, которым скармливал в качестве горючего сначала столбы забора вокруг своего сада, а потом и столы, и дощатый настил с пола.

Я иссушен и обессилен тяжелой работой и жаром печи; вот уже целый месяц рубашка не высыхает на мне, и даже те, кто должны были бы мне помогать, раззвонили по городу, что я сжег свой пол, из-за чего меня лишили кредита и сочли безумным.

От одной неудачи к другой, от расплавившегося черепка к разлетевшейся при детях с кормилицей печи, под насмешки соседей и упреки жены Палисси, «вечно обремененный множеством забот», увязал в безнадежном поиске: поиске белой эмали, которую он видел на одном кубке в Фаэнце. Эмали «такой красоты, что с тех пор у меня разлад с собственными мыслями; я принялся искать эмали, как человек, блуждающий впотьмах на ощупь».

Что это — любовь к искусству? Конечно, Палисси был художником, покорителем тьмы, но ему нужно было подыскать себе и новую профессию: «портретистам» и «стекольщикам» в 1540 году уже не платили. Убогой жизни на выручку от продажи цветных стекол и написанных на заказ портретов Палисси предпочел попытку занять вновь открывшуюся нишу: никто во Франции не знал секрета итальянской керамики, и от богатых заказчиков не было отбоя. В самом деле, когда он научился «плавить различные цвета на одном и том же градусе огня» и нашел-таки секрет эмали (отчего испытал такую радость, словно превратился в новое существо), его образ жизни заметно изменился. Коннетабль Монморанси представил его двору, где Палисси назначили «устроителем садовых ваз короля и королевы-матери». Мораль ясна, но сказка на этом и закончилась. Палисси имел неосторожность перейти в протестантство накануне Варфоломеевской ночи. Он спасся благодаря высокому заступничеству, но кончил жизнь в мрачных застенках Бастилии, откуда его не вызволил даже визит короля Генриха III.