П Гуревич: О жизни и смерти

П. С. Гуревич

О ЖИЗНИ И СМЕРТИ

Нигде на нашей планете не покоится, вероятно, столько умерших, как на кладбище в Южной Калифорнии. Даже Пискаревское в Ленинграде, которое тянется на много километров, не может сравниться с ним. Однако слово "смерть" объявлено здесь недозволенным. Никто не смеет назвать мертвецов мертвецами. Это исключено, ибо оскверняет обычай. Усопших здесь по сложившейся традиции называют "возлюбленными". Их тела бальзамируют, натирают благовониями, наряжают в модные одежды, украшают цветами. Вечным "спутникам" и "подругам" косметическими средствами придают "здоровый", "приятный" облик, "улыбающиеся" лица. Что в этой традиции? Страх перед смертью, перед полным физическим распадом? Инстинктивное отвержение неизбежного? А может быть, обостренный интерес к последней тайне? Кошмар смерти всегда преследовал людей. Он порождал спе цифические представления о трагизме жизни. Эту мысль, как мне кажется, точно выразил Байрон в своей мистерии "Каин": Я живу, Но лишь затем, чтоб умереть, и в жизни Я- ничего не вижу, что могло бы Смерть сделать ненавистною мне, кроме Врожденной нам привязанности к жизни, Презренной, но ничем непобедимой: Живя, я проклинаю час рожденья И презираю самого себя. "Врожденная привязанность к жизни" рождает самые неожиданные и подчас курьезные версии смерти. В одних культурах она рассматривается как естественное завершение жизненного цикла, в других - как нечто неожиданное, недопустимое, эксцентрическое. В 1984 г. в Политиздате вышла моя книга "Возрожден ли мистицизм?" Она вызвала читательский интерес и огромное количество писем. Первую сотню писем я распределил по папкам, снабдив каждое краткой аннотацией. Однако их число увеличивалось стремительно. Уже и другие издательства, непричастные к выпуску

книги, стали получать отклики. Открывая утром почтовый ящик, я уже знаю, что найду в нем очередное "письмецо в конверте". Сейчас идут письма из Армении, из Болгарии, из Польши, где вышли самые поздние по времени переводы книги... Но что поразительно - преобладающая часть почты, а количество писем перевалило уже за несколько тысяч, посвящена проблемам смерти. В моей книге эта тема представлена двумя главами. Одна содержит изложение философских взглядов на феномен смерти, рассмотрены воззрения многих мыслителей - от Платона до Тойнби, Другая рассказывает об опытах зарубежных реаниматоров, собирающих и изучающих рассказы тех, кто пережил клиническую смерть. По многочисленным свидетельствам американского реаниматора Р. Моуди, его пациенты, возвращенные к жизни, обнаружили способность к тому, чтобы точно описать все, что приключается с ними после того, как остановилось сердце. Моуди ставит вопрос: не означает ли это, что душа, отделившись от тела, по-прежнему мыслит, чувствует, воспринимает? У нас в стране тоже накоплен огромный материал о тайнах по смертного опыта. Смерть перестает быть закрытой темой. Появляются новые материалы, проводятся исследования. Возникает потребность в развернутом мировоззренческом истолковании этой темы. Но "полную правду" можно обрести только на путях научного исследования, объединив усилия врачей, философов, психологов. Всестороннее решение поставленных проблем возможно на путях комплексного биологического и психологического анализов. В то же время современные воззрения на смерть нельзя понять до конца, не оживляя древнейших представлений, которые прежде казались порою наивными, а теперь получают научное истолкование. Но с чего же начать изучение проблемы? Еще в юности поразили меня мысли В. И. Немировича-Данченко о природе сценического действия. Великий режиссер рассуждал примерно так: актерское поведение не может быть пассивным, безвольным. Даже состояние покоя можно выразить динамично. Скажем, человек умирает... Как это сыграть? Вот он лежит на диване, бессильно повисли руки... Нет, лучше совсем иначе: умирающий тянется к окну. Не хватает воздуха. Надо во что бы то ни стало добраться до стекла, разбить... Вдохнуть спасительную струю... Но сил уже нет. Оказывается, и угасание, чтобы вызвать ощущение правды, требует броскости, темперамента. Не только на подмостках, но и в жизни смерть оттеняется величием жизни, ее неиссякаемыми токами. Иногда интерес человека к болевым точкам своего существования - одиночеству, болезни, смерти - кажется нам подозрительным, наводит на мысль о психологической неустроенности. Но, как показывает практика, для