Вадим Суханов - Тайны веков. Сборник.

А как он дочь-то свою сумел убедить, что выдает ее замуж к друзьям, а не к смертельным врагам?

Стало быть, нашлись у Димитрия Московского доводы в защиту Олега Рязанского.

Находились эти же доводы и у некоторых русских историков. Первым поднял голос в защиту Олега русский историк XVIII столетия князь Щербатов.

Русский историк Арцыбашев весьма критически оценил высказывания об Олеге московских летописцев. Он писал: «Обстоятельства этой войны так искажены витийством и разноречием летописцев, что во множестве прибавок и переиначек весьма трудно усмотреть настоящее».

Вслед за ними усомнился в измене Олега историк прошлого столетия Д. Иловайский. В своей «Истории Рязанского княжества», изданной в 1858 году, он писал: «Но между тем что же делал Олег, когда перед его глазами свершалось великое событие? Неужели, сидя в своем Переславле, он только мучился раздумьем в ожидании развязки? На этот раз мы позволяем себе о многом догадываться и приписываем рязанскому князю не последнюю роль в этом событии. Обезопасив себя со стороны Мамая наружным видом покорности, он, в сущности, и не думал способствовать его успехам; напротив, более основания предполагать, что Олег совсем не был чужд общерусскому патриотизму и от души желал татарам поражения, потому что оно могло избавить Россию от ненавистного ига».

А. НАДИРОВ, научный сотрудник АН СССР

Сама попытка заново переосмыслить личность великого князя рязанского Олега Ивановича представляется крайне гуманной и благотворной, ибо речь идет о восстановлении доброго имени человека, сыгравшего немалую роль в судьбе нашей Родины.

Россия — диковинная страна... То ли слишком щедра она на таланты, то ль по другой какой-либо скрытой причине, но лихо порой в ней приходится сыновьям ее. И где б еще такого композитора, как Чайковский, подозревали в сентиментальности, Тургенева молча признавали банальным, а о великом биологе Н. И. Вавилове слышал далеко не каждый десятиклассник? Вот и государственным деятелям нашим не очень везет на благосклонность иных наших историков: московские собиратели земли русской кажутся им фигурами скучными и унылыми, а все Рюриково племя на протяжении нескольких сотен лет, за редчайшими исключениями, — чем-то вроде праздных, пустых и грубых разбойников с большой дороги, и только.

А между тем были и среди князей наших удельных люди наизамечательнейшие, Олег Иванович — среди них...

В потомстве ему не повезло, это правда. Летописи, не сговариваясь, именуют его изменником; более того, две из них — Ермолинская и Львовская — обозвали князя Иудою: может ли быть пакостнее хула для русского человека? Доказательствами особыми летописи себя не утруждают, и здесь не знаешь: то ль это в корысть Олегу, то ли против него — а ну коль о чем-то хорошо известном в ту пору в веках и забылось? Так что, если б по отношению к историческим лицам применялась «презумпция невиновности», Олег давно б был уже посмертно реабилитирован (или оправдан за недостаточностью улик), однако память народная — с ней не поспоришь...

Будем же справедливыми, разберемся. Доводы Ф. Шахмагонова основательны, хотя и не все они имеют значение одинаковое. Мало о чем, например, говорит свадьба Олегова сына: женился же князь Константин Тверской на дочери московского князя Юрия Даниловича, немало сил приложившего, чтоб отправить в могилу его отца. И то, что в известном договоре признает себя Олег младшим братом московского князя, не свидетельствует еще об обоюдном княжеском сердцелюбии, это же юридический термин, определяющий обязанности одного князя перед другим, и не больше. Таким же братом был провозглашен и князь Михаил Тверской, основной соперник и пожизненный враг Димитрия, не единожды водивший литовские полки на Русь, за что его не очень-то похвалил аж собственный тверской летописец; да, братом — и когда же? Когда потерпел решительное поражение от московских войск. И то, что поздним летом 1380 года князь Димитрий велел своим полкам мирно и тихо идти сквозь рязанскую землю, характеризует нам не столько Олега, сколько великого князя московского, его отношение к родной стране, государственную предусмотрительность. Так же пощадил он за пять лет до того и Тверь.

Но что же есть истина? Предатель или не предатель? Союзник Димитрия или не союзник? Думается: вопроса «или — или» здесь быть не может. «Я — Бог, я — червь...» — писал поэт, так не спросишь же: кто ж ты, собственно, — бог, червь?..