Олег Фейгин - Вольф Мессинг – повелитель сознания

Легенды и мифы, как правило, искажаются от длительных пересказов, напоминая о принципе «испорченного телефона». Рассказ того же М. В. Михалкова о данном эпизоде был помещен двумя годами ранее в «Комсомольской правде» корреспондентами A. Павловым и С. Кузиной в другой интерпретации.

Приведенные цитаты позволяют любому вдумчивому читателю отнести «случай в поезде» к разряду вымышленных ситуаций.

B. Е. Львов, посвятивший немало времени и сил развенчиванию «мемуаров» Мессинга, прямо утверждает: «Телепатический железнодорожный заяц» – своего рода блуждающий сюжет в парапсихическом фольклоре!"»

Мне кажется, мы уже близки к «точке бифуркации» в судьбе нашего героя, – удовлетворенно заметил Психолог. – Все мои коллеги, как правило, не обнаруживают здесь единой генетической основы, но лично я считаю, что у юного Мессинга все же доминировала такая черта личности, как «тревожная боязливость». В нормальной степени боязливость свойственна многим детям, но она может стать господствующей, накладывая свой отпечаток на все доминирующее поведение подростка. В этих случаях нередко обнаруживается и физическая основа данного состояния, что мы и видим у ученика иешибота Вольфа. Все автобиографические материалы Мессинга той поры свидетельствуют, что у подростка сформировалась повышенная возбудимость вегетативной нервной системы. В свою очередь, подобное воздействие на сосудистую систему может привести к физическому чувству стесненности и тоскливого страха. Вот здесь в своих отроческих скитаниях после иешибота личность молодого Мессинга и перешагнула границы средних проявлений религиозно-мистической боязливости, став акцентированным психотипом.

А вот я считаю, – Физик поднял вверх книгу воспоминаний гипнотизера, – что из-за большого пересечения черт характера, как и полагает большинство специалистов вашего профиля, для таких ярких личностей, как Вольф Мессинг, вообще следует отказаться от всяческой психотипической классификации, лишь в общем виде описывая наблюдаемое. Здесь я придерживаюсь своей точки зрения, что нельзя втиснуть в психологическую схему то, что не поддается четкому определению. А именно – детский сомнамбулизм, переходящий в подростковый религиозный экстаз и юношеский мистицизм. Насчет же поворотного пункта в судьбе Вольфа я в целом согласен, что и подтверждает следующий фрагмент:

«Так кончилось мое детство. Пожалуй, точнее, у меня не было детства. Была холодная жестокость озлобленного жизнью отца. Была убивающая душу зубрежка в хедере. Только редкие и торопливые ласки матери могу я вспомнить тепло. А впереди была трудная кочевая жизнь, полная взлетов и падений, успехов и огорчений. Впрочем, вряд ли бы согласился я и сегодня сменить ее на любую другую.

Это были, пожалуй, самые трудные дни в моей нелегкой жизни. Конечно, голодать я умел и до этого, и поэтому хлеб, зарабатываемый своим трудом, был особенно сладок. Но уж очень мало было этого хлеба! Все кончилось бы, вероятно, весьма трагически, если бы не случай…»

«Однажды меня послали с пакетом в один из пригородов. Это случилось примерно на пятый месяц после того, как я ушел из дома. Прямо на берлинской мостовой я упал в голодном обмороке. Привезли в больницу. Обморок не проходит. Пульса нет, дыхания нет… Тело холодное… Особенно это никого не взволновало и никого не беспокоило. Перенесли меня в морг… И могли бы легко похоронить в общей могиле, если бы какой-то студент не заметил, что сердце у меня все-таки бьется. Почти неуловимо, очень редко, но бьется…

Привел меня в сознание на третьи сутки профессор Абель. Это был талантливый психиатр и невропатолог, пользовавшийся известностью в своих кругах. Ему было лет 45. Был он невысокого роста. Помню хорошо его полное лицо с внимательными глазами, обрамленное пышными бакенбардами. Видимо, ему я обязан не только жизнью, но и открытием своих способностей и их развитием».