Петрици оказался первым грузинским теологом, который вернулся непосредственно к греческим классическим мыслителям Платону и Аристотелю. Он перевел на грузинский два трактата Аристотеля (эти переводы утрачены), две другие неоплатонистские работы «О человеческой природе», написанные Немезием из Эмессы (вероятно, около 390 г.). Они представляют собой попытку соединить происхождение человека с положениями христианской философии, основываясь на платоновском учении о предсуществовании и метафизике и «Элементах теологии» Прокла Диадоха (410–485), к которым Петрици добавил собственный пространный комментарий. Перевод Петрици, основанный на античных рукописях, был успешно использован английским издателем сочинений Прокла профессором Е.Р. Додсом.
Петрици обладал смелым и оригинальным мышлением, возможно, он был самым выдающимся философом из всех, что нам известны в Грузии. Его труды стимулировали развитие философии в Грузии и открыли возможность независимых исследований в области метафизики. Он смог связать мифы об Афине, Прометее и Гермесе с христианским учением о Божественном слове, соединив христианскую веру с высшими формами античной философии.
Поскольку в данном случае он пытался соединить несоединимое, его сочинения вызвали резко отрицательную оценку среди некоторых ученых его времени. Только в XVIII в. высокообразованный католикос-патриарх Грузии Антоний I сделал Петрици своим любимым богословом и назвал его «Богом благословенным философом, солнцем нашей нации». С данной точкой зрения согласны и современные ученые.
Расцвет грузинской литературы и философии в Средние века достигает своей кульминации в эпической поэме Шота Руставели «Вепхисткаосани» («Витязь в тигровой шкуре»), в которой гармонично и вдохновенно смешиваются влияния платонистской философии и восточного романического эпоса (фото 72).
О жизни поэта нам известно немного, едва ли больше, чем он пишет сам о себе в прологе и эпилоге поэмы, которые, как полагают, были добавлены кем-то позже. Воспевая царицу Тамар, поэт замечает:
Лев, служа Тамар-царице, держит меч ее и щит.
Мне, певцу, каким деяньем послужить ей надлежит:
Косы царственной — агаты, ярче лалов жар ланит.
Упивается нектаром тот, кто солнце лицезрит,
Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято!
Диво сложенные гимны посвящал я ей когда-то.
Мне пером была тростинка,
Тушью — озеро агата.
Кто внимал моим твореньям,
Был сражен клинком булата.
Мне приказано царицу славословить новым словом,
Описать ресницы, очи на лице агатобровом,
Перлы уст ее румяных под рубиновым покровом, —
Даже камень разбивают мягким молотом свинцовым!
В эпилоге поэт (или его подражатель) объясняет, что он «некий месх», является уроженцем небольшого городка Рустави, откуда и происходит его прозвище. В легенде содержатся дополнительные сведения, что бард получил образование в Афинах, потом много путешествовал по Азии, затем занимал пост казначея при царице Тамар, в которую он страстно влюбился:
Ослепленный взор безумца к ней стремится поневоле.
Сердце, сделавшись миджнуром, в отдаленном бродит поле.
Пусть она спасет мне душу, предавая плотской боли!
Именно после того, как царица пренебрегла его чувствами, Руставели решил уйти от мирской жизни и закончить свои дни в монастыре Креста в Иерусалиме, где его изображение и появилось на фреске. Приведенная легенда, напоминающая известный шекспировский вопрос, привела к тому, что ряд исследователей высказывал сомнение в реальности Руставели и точной датировке его жизни. В частности, доктор Я. Едличка, который перевел поэму Руставели на чешский язык, считал, что «Пролог» и «Эпилог» были написаны гораздо позже, чем сама поэма «Витязь в тигровой шкуре».
Вопреки всем предположениям значение поэмы и ее влияние на грузинскую культуру невозможно преуменьшить. Поэму Руставели несколько раз переводили на русский (первым переводчиком был К. Бальмонт), три раза на французский, а также на английский, немецкий, испанский, итальянский, венгерский, чешский, армянский и японский. Редко встречается такое проницательное, глубокое и яркое поэтическое видение мира, кажется, Вселенная почти готова исчезнуть в первобытном хаосе, но великое созидательное дыхание поэта преломляет хаос в четкую гармонию.
Высокий стиль поэмы очевиден с первых строк, в которых поэт обращается к всемогущему Богу:
Великий Боже, господин и царь вселенной,
Воздающий по заслугам неразумной твари бренной,
Повелитель горних стражей,
Свет души неизреченной,
Укрепи во мне желанье послужить любви нетленной!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу