Отто Ран - Крестовый поход против Грааля

Итак, в Святом Духе (Spiritus principalis), в Мани или в Заступнике катары видели одну из ипостасей бога Paredra, женскую сущность, мать Логоса. В определенном смысле он соответствовал Майя-Марии теогонии доисторического периода. Как известно, Майя была матерью Гаутамы Будды и под именем Майа — матерью богов-посыльных Гермеса и Меркурия. Символом этой virgo caelestis издавна была луна. Скандинавское божество Манни — северный вариант этих восточной лунной богини и матери богов. Я считаю установленным, что индийская Майя была богиней видимого мира, Иллюзией (тауа). Дева-земля, согласно Вольфраму фон Эшенбаху, была также «матерью двух людей»:

О «крещении духом» у катаров см. также: Schmidt. Т. I, р. 119 sqq., 123 sqq.; Dellinger. Bd. I, S. 143, 153, 191, 204. Peyrat. Т. I, p. 378 и др.

Et configuunt, tanquam simie (!), quedam alia loco ipsorum, que quasi similia videantur, confingentes loco baptismi facti in aqua baptismum alium spiritualem, quern vocant consolamentum Spiritus Sancti, quando videlicet recipiunt aliquam personam in sanitate vel infirmitate ad sectam et ordinem suum per impositionem manuum secundum ritum suum execrabilem(!). Gui, Manuel… p. 12.

«Крещение духом» имеет аналог в виде орфической мистерии, совершающейся с целью предотвратить после прекращения жизни человека возвращение души в другое тело. Определяющими для веры катаров в переселение душ стали слова апостола Петра, говорившего о том, что пойманным в Кегкег, т. е. в тела, духам и не обретшим во времена Ноя веру, проповедовал Христос (1 Петр. 3:19; ср.: Dollinger. Bd. I, S. 143; Schmidt. Т. II, p. 46).

Ср.: Schmidt. Т. II, p. 83 sqq., 94; Peyrat. Т. I, p. 104.

«Традиции, касающиеся одежды еретиков, вероятно, восходят к kosti и saddarah маздеизма, священным одеяниям и рубашкам, которые должны носить все верующие. Их использование в учениях Авесты и брахманов показывает, что они берут свое происхождение в доисторическом периоде, еще до отделения арийских народов. Среди катаров носящие такие одежды были известны во времена инквизиции под названиями haereticus indutus или vestitus. Они были персонажами всех еретических мистерий» // Lea Н. Bd. I, S. 101.

«В одной из интерполяций писем пресвитеров, в которой (конечно же, только после «Парцифаля») вставлено сказание о главе Священников, точно переведенное с латинского Освальдом Писцом, говорится о том, что духовные чины особой чистоты состояли на службе в капелле, куда мог прийти любой…

Когда они собирались принести жертву, они снимали одежды…

Это не изобретение фантазии, на которое способен любой человек. В этих немногих строках оживает гностическая легенда о небесной поездке Pistis Sophia. Порог капеллы символизировал границу космоса. Здесь эти священники должны были оставить свою материальную, телесную оболочку; здесь они получали «платье великолепия», «платье света». В еврейском предании раввин Перахья снимает- одежды перед вратами неба. Только облаченный в воздух рая, он может видеть великолепие небес. В маздеистском предании рассказывается о том, как одежда «из плоти и крови» заменяется «сверкающим одеянием». Похожие эпизоды есть во многих других преданиях;

Согласно древнему гностическому представлению, все избранные получают на небе одежду великолепия. Отсюда берут свое начало и рассказы о небесных одеждах, о них же идет речь в сказании о рае с его ступенчатой лестницей в «Аполлонии». Это единственно возможное значение не оставляет больше сомнений о том, что упомянутая выше капелла представляет собой только лишь вариант райского дворца главы священников и воплощает идею постоянно расширяющегося Царства Небесного душ…

Стол в мифах и сказаниях Востока всего лишь дает пищу и питье; в сказании о главе священников он творит чудеса; в арабо-испанских преданиях он или равноценный ему ларь — в большой почести; увеличивающаяся в размерах часовня — символ святости. Поэтому я пришел к заключению, что поскольку ларь, который может увеличиться до размеров часовни, является отражением Божественного трона мира и горной обителью покоя, то он — не что иное, как Грааль. Таким образом, Грааль — царство райского наслаждения, к которому стремится светлый герой Парцифаль, но он же — дворец вечного сна, желанная цель Анфортаса. Такая интерпретация соответствует общепринятому толкованию термина «Грааль» как атмосферы счастья в более поздних немецких стихотворениях» // Kampers, S. 96–97.