Надежда Ионина - 100 великих замков

За галереей мальтийских кавалеров располагалась Малая (или Мальтийская) тронная зала. Всего в Михайловском замке тронных зал было пять: две – самого государя-императора, потом государыни, великого князя и наследника Александра Павловича и его брата Константина, имевшего титул цесаревича. Даже число ступеней у тронов в этих залах зависело от достоинств занимавших их лиц: восемь ступеней в Большом тронном зале и три в Мальтийском вели к императорскому трону: Павел I ревниво охранял свое величие и потому был весьма щепетилен в вопросах формы.

Купол в Мальтийской тронной зале поддерживали 16 фигур парных атлантов; здесь господствовали царственные цвета – пурпур и серебро, а стены, императорский трон и мебель были обтянуты красным бархатом с серебряным шитьем. Выступающие из стен панели и пилястры облицованы светло-красным стуком, лепной фриз и карнизы – позолочены.

Однако из-за недолгого пребывания императорского двора в Михайловском замке орденские покои практически не использовались по назначению. Единственным парадным приемом стала аудиенция датскому министру графу Левендалю, данная 24 февраля. Павел I принял его в Мальтийской тронной зале, и больше никаких церемоний, связанных с Орденом, в Михайловском замке не проводилось.

Кирпично-красный цвет Михайловского замка одни современники связывали с галантной любезностью императора, подобравшего на балу лайковую перчатку своей фаворитки – княгини А.П. Гагариной. Другие эту нетипичную для Санкт-Петербурга окраску здания объясняли традиционным цветом Мальтийского ордена.

После смерти Павла I замок был заброшен до 1823 года, но даже во время запустения он воспринимался как рыцарский. В XIX веке, когда в его стенах разместилось Инженерное училище, мальтийская символика вошла в оформление интерьера парадного Воскресенского зала и сохранялась в нем довольно длительное время.

Маленькая вначале горная деревушка Ренн-ле-Шато, расположившаяся в восточных отрогах Пиренеев, к VI веку, как об этом говорится в старинных хрониках, уже была городом с населением в 30 000 человек и какое-то время даже столицей вестготов. Но еще за полтора столетия до этого, в августе 410 года, войска вестготского короля Алариха I захватили Рим, и город был на три дня отдан победителям на разграбление. Историк Прокопий Кесарийский писал, что Аларих захватил «сокровища Соломона, царя иудеев, которые были украдены римлянами из Иерусалима». С тех пор сокровища и документы с дополнениями и добавлениями, и не без потерь, не один раз меняли своих владельцев: из Первого Иерусалимского храма они попали сначала в руки римлян [56], потом вестготов, а от них к катарам и тамплиерам.

В ходе двадцатилетних альбигойских войн Ренн-ле-Шато часто переходил из рук в руки, и потому во многие исторические хроники вплетаются рассказы о несметных сокровищах и документах катаров, а также о сокровищах и таинственных документах рыцарей-тамплиеров, которые обладателю их дадут огромную власть. Из семьи катаров происходил и Бертран де Бланшефор, четвертый Великий магистр Ордена тамплиеров. В 1170 году он стал магистром еще неокрепшего ордена, но впоследствии превратил его в дисциплинированный и действенный институт со строгой иерархической системой. Через 40 лет после смерти Бертрана де Бланшефора члены этого аристократического рода вместе с другими катарскими аристократами сражались против северофранцузских и немецких крестоносцев, возглавляемых Симоном де Монфором.

Прошло несколько столетий, и вот почти в самом конце XIX века в маленькой деревушке Ренн-де-Шато произошли события, которые облетели сначала Францию, а потом и всю Западную Европу. В общих чертах история эта, как ее излагают английские писатели М. Бейджент, Р. Лей и Г. Линкольн, выглядит следующим образом.

В первый день июня 1885 года в деревню Ренн-ле-Шато прибыл новый священник – кюре Беранжер Соньер. Это был красивый молодой человек, 32х лет от роду и хорошего происхождения, и, казалось бы, его должна была ждать более блестящая карьера. Товарищи по семинарии тоже прочили умному и достаточно ловкому Беранжеру местечко где-нибудь под Парижем или, в крайнем случае, под Марселем. Однако тот сам настоял на приходе в деревеньке Ренн-ле-Шато, которая располагалась в 40 километрах от Каркассона – центра лангедокской культуры. В этом Богом забытом селении проживало всего 200 человек, но Беранжер Соньер был уроженцем этих мест, наверное, это и влекло его на родину.