Александр Ивин: По законам логики

Так что даже элементарное на первый взгляд требование говорить на одном языке не так уж на самом деле просто. Нетрудно к тому же заметить, что оно зависит по своему смыслу от другого требования — придавать словам одинаковые значения.

И наконец, о требовании, чтобы собеседники говорили об одном и том же предмете.

Разумеется, никакое понимание невозможно, если люди рассуждают о разных вещах, искренне полагая или только делая вид, что речь идет об одном и том же.

Такая ситуация является, кстати, нередкой, и не случайно она нашла отражение в поговорках. Если один говорит про Фому, а ему отвечают про Ерему, как будто тот и есть Фома, ни к какому пониманию беседующие не придут. Или говорят сначала о бузине, растущей в огороде, а затем сразу же переходят к дядьке, живущему в Киеве. И остается в конце концов неясным, о чем же все-таки шла речь.

Собеседникам надо говорить об одном и том же предмете. Большинство споров и недоразумений, от поверхностных и комических до самых глубоких и серьезных, как раз и имеют в своей основе нарушение этого элементарного, по видимости, требования. Но действительно ли оно настолько элементарно, что для его соблюдения достаточно одной внимательности?

Вовсе нет, и в дальнейшем это станет очевидным.

Сейчас же сошлемся в качестве примера на разговор Воробьянинова с Безенчуком из «Двенадцати стульев» И. Ильфа и Е. Петрова.

«Неспециалист» Воробьянинов просто говорит, что его теща умерла. Гробовых дел мастер Безенчук различает в смерти намного больше оттенков, и для каждого из них у него есть особое обозначение. Он машинально уточняет, что теща Воробьянинова не просто умерла, а преставилась, и поясняет: «Старушки, они всегда преставляются… Или богу душу отдают, — это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле — значит, преставилась. А например, которая покрупнее да похудее — та, считается, богу душу отдает». И затем он излагает целую систему: в зависимости от комплекции и общественного положения скончавшегося смерть определяется или как сыграть в ящик, или приказать долго жить, или перекинуться, или ноги протянуть. «Но самые могучие когда помирают, — поясняет Безенчук, — железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что дуба дают». О себе он говорит: «Мне дуба дать или сыграть в ящик — невозможно: у меня комплекция мелкая». И предполагает, что о нем после смерти скажут: «Гигнулся Безенчук».

Хотя смерть в общем-то для всех одна, все-таки сколько людей, столько же и представлений о смерти, каждая из смертей уникальна. И хотя язык «специалиста» стремится провести между ними более или менее тонкие различия, даже ему это явно не под силу.

Слово всегда обобщает. Оно охватывает сразу несколько сходных в чем-то предметов или явлений. Когда говорят двое, всегда остается вероятность того, что они имеют в виду, может быть, весьма близкие и похожие, но тем не менее разные предметы. Быть может, интуитивно опасаясь именно этой особенности слова, Безенчук поправляет Воробьянинова: «Не умерла, а преставилась». Кроме того, далеко не всегда легко сказать, означают ли даже собственные имена один и тот же предмет. Открытие того, что наблюдавшиеся с глубокой древности Утренняя звезда и Вечерняя звезда — это одна и та же «звезда» — планета Венера, было вовсе не простым. В одних случаях «Париж» и «столица Франции» означают одно и то же, а в других нет.

Теперь можно подвести некоторые предварительные итоги.

Одинаковое понимание, являющееся центральной проблемой интеллектуальной коммуникации, предполагает, что собеседники, во-первых, говорят об одном и том же предмете, во-вторых, беседуют на одном языке и, наконец, в-третьих, придают своим словам одни и те же значения. Эти условия представляются необходимыми, и нарушение любого из них ведет к непониманию собеседниками друг друга.

Однако сами эти условия — при всей их внешней простоте и очевидности — являются весьма абстрактной характеристикой понимания. Первая же попытка приложить их к реальной коммуникации и выявить тем самым их полезность и глубину наглядно показывает это.

Эти условия не являются независимыми друг от друга, и ни одно из них не может быть понято в изоляции от остальных. Стоящие за ними общие соображения могут быть выражены и иначе, в форме каких-то иных требований. Можно сказать, например, что одинаковое понимание требует, чтобы высказывания касались одного и того же предмета и включались собеседниками в один и тот же речевой или более широкий контекст.