Один из древнейших образов мироздания — огонь. Костер, горевший на стоянках, напоминал о великом открытии, сделанном предками, переселившимися в страну сновидений, и был живым образом внутреннего огня, вдохновения, горения сердца. Австралийцы способны смотреть на костер до экстаза. С огнем связаны многочисленные обряды и культы (возжигание огня, хранение огня, хождение по огню, прыжки через огонь).
Несколько позже, по-видимому, возникает образ мирового дерева (возможно, с ним связано библейское дерево познания добра и зла). Корни этого дерева уходят в подземное царство, а ветви и листья — в небо. Справа от него и наверху расположились хорошие вещи, а слева и внизу — дурные, ядовитые.
Все, таким образом, заняло свои места. Человеческое сознание вышло из хаоса отдельных предметов, лишенных смысла, построило первую модель космоса, отделило добро от зла. Мы до сих пор пользуемся некоторыми символами, связанными с этой первой, наивной попыткой классификации впечатлений. Мы говорим: «высокие идеи» и «низкие помыслы», «правое дело» и т. п. С научной точки зрения низ не хуже верха, а правая сторона — ничуть не лучше левой. Но язык помнит старое, мифологические значение этих категорий; даже создавая новые выражения, он действует по старым правилам (сравните бытовой оборот «сработать налево», т. е. незаконно).
Образ мирового дерева — очень выразительный, емкий. Он объединяет единство и множественность. Дерево одно, у него один ствол, и в тоже время оно делится на множество ветвей — наверху, корней — внизу. Так и мир, единый и цельный, делится на множество предметов, сил, стихий. В своей практической жизни человек, как и животное, имеет дело со множеством, а не с единством. Он видит, обоняет, осязает предметы, а не целое. Но под влиянием полнолуния или восхода солнца, или закружившись в танце, он внезапно сознает, переживает жизнь как целое, как неведомый источник, то, что нельзя увидеть, к чему нельзя прикоснуться, но что, как ствол дерева, как некий стержень вселенной, удерживает ее в единстве, сохраняет в целом мир, полный красоты и смысла.
К распространенным образам мифологии относится также яйцо, из которого мир вылупился, как цыпленок, и некоторые другие. Но о всех здесь не расскажешь.
Понятия первобытного человека — это только наглядные символы понятий, рисунки в роли понятий. Отношения между явлениями и символами природы выступают поэтому для первобытного человека как отношения между рисунками, статуэтками, масками, ряжеными участниками хоровода.
Входя в роль, замаскированный и раскрашенный участник обряда начинал думать и чувствовать как образ, который он создал. Его мировоззрение могло быть только мифологическим мировоззрением. Его классификация предметного мира могла быть только мифологической классификацией; его разумное освоение мира — только мифологическим освоением. Прошло много тысячелетий, прежде чем из мифологических классификаций выработались философские и научные теории.
Развитие логической мысли цивилизованных народов время от времени отвергало истинность мифопоэтического творчества, и казалось, что его образы сохранятся только как риторические фигуры, как украшение речи. Но потом возникали вопросы, перед которыми логика вставала в тупик. Индийский мыслитель Нзхавшыаща, живший около двух тысяч лет назад, показал, что всякое логическое предложение связывает или разделяет отдельные предметы, понятия: Жучка — собака, собака — не кошка (по-русски мы подразумеваем связку «есть», в других языках она обязательна: Bobby is a dog; a dog is not a cat). Но целое — это и субъект (Жучка), и предикат (собака), и связка «есть», целое нераздельно. К нераздельности целого (и вечного) логика не дает подступа. И время от времени тоска по цельности заставляет возвращаться к мифологическим образам, к мифопоэтическим намекам на тайну Целого и критиковать мысль, которая разрушает целостность жизни (эту разрушительную роль логики хорошо показал Достоевский в «Сне смешного человека»).
Традиции мировых религий различают икону (символ нераздробленного света вечности) и кумир, идол, которому можно мазать губы салом, добиваясь удачи. Впрочем, было уже сказано, что многие до сих пор путают икону и кумир, не только бесписьменные племена, но и люди, тронутые образованием. Надо полагать, что наши отдаленные предки тоже не умели различать разные сферы духовного опыта. Научившись рисовать, научившись ваять из камня и кости, человек дал образ тому, что не имело образа, подошел к тайне целостного и вечного. Но другие рисунки и фигурки (а иногда те же самые) могли использоваться для колдовства, для управления скрытыми стихийными силами. Прошли десятки тысяч лет, прежде чем Исаак Сирия-нин написал: «Просить у Бога земного — все равно что просить у царя навоза».
Читать дальше