Анатолий Ромов - Перед выходом в рейс

Раздевшись, накинула халат, прошла в ванную. Долго вглядывалась в собственное отражение. Да, она хороша, все еще хороша — в свои двадцать семь лет. Потом будет двадцать восемь, двадцать девять, тридцать. Дальше не хочется думать, пока она все еще хороша, и этого достаточно. Достаточно — до вчерашнего дня, когда она отчетливо поняла, что брошена. Стала осторожно снимать ваткой грим, помаду. Кто-кто, а она слишком хорошо понимает, как много стоит за тем, что ей давал Он. Вещи, золото, камни, поездки. Какие поездки у них были — с Ним: Дагомыс, Пицунда, Сочи, Юрмала. Солнце, море, исполнение любого желания, бездумный счастливый отдых, когда не заботишься ни о чем, а главное, когда рядом Он. Дура. Безумная дура, сама подписавшая себе приговор. Но, может быть, лучше в самом деле умереть, чем быть брошенной? Умереть от его руки? Стирая остатки пудры, кривя губы, вглядываясь в себя, дернула плечом. Нет, не лучше. Лучше — быть любимой и жить. Как ей все-таки повезло, что она первой увидела этого типа на заводе. Она сразу же вспомнила это лицо, круглощекое, с маленькими усиками. Около месяца назад они заехали в ресторан «Золотой Рог» и официант, увидев этого человека, что-то шепнул Любимому. Как всегда, они сидели за разными столиками — Любимый не хотел, чтобы в ресторанах их видели вместе. Впрочем, ей это даже нравилось, все равно ведь Он приглашал ее танцевать, в этом была даже какая-то игра. Она помнит, потом, уже в машине, она спросила: «Кто это был? — и Любимый, усмехнувшись, процедил: «Мент из конторы». И вот этот «мент из конторы» появился на заводе. Некоторое время она вглядывалась в собственное отражение в зеркале и вдруг отчетливо поняла: у нее есть только один выход. Только один — признаться ему во всем. Во всем — пока Он не узнал о записке сам. Пока еще можно что-то придумать. Другого выхода просто нет. Повернулась, подошла к телефону.

Набрала номер. Гудки. Он должен быть дома, уже должен. Что же она скажет? Ну, к примеру: «Не хочу ничего выяснять, но, кажется, я сделала глупость. Я не могу по телефону, приезжай». Да, что-то в этом роде. А если Любимого нет? Тогда Алексею. Да, она позвонит Алексею и все расскажет ему. Алексей — верная «шестерка», он передаст точно.

Ответ из Холмского ОВД Тауров получил на второй день. Текст был коротким:

«Дальноморск, УВД, Таурову. По вашему сообщению на т/р «Петропавловск-Камчатский» проведен таможенный досмотр форпика и опрос экипажа. Золота или иной контрабанды на судне не обнаружено. Нач. ОБХСС ОВД Холмска Булыгин».

Вздохнув, Тауров разгладил бумажку. Раз ничего не обнаружено, значит, так оно и есть.

Теперь этот ответ некуда даже спрятать, ясно ведь — дела по сигналу возбуждено не будет. Может быть, это и к лучшему, подумал он. Да, к лучшему, все ложится одно к одному. Ни один из добытых Кусовым отпечатков пальцев не совпадает со следами на записке. Вчера он разыскал Филадееву и Гусакову — только чтобы убедиться, что оставленные отпечатки принадлежат не им… Осталась Гаева, и, честно говоря, до получения ответа сильные подозрения были у него относительно заболевшей и третий день не выходившей на работу этой самой Гаевой. Он разыскал в подсобном помещении в подвале стоявшую когда-то в отделе информации машинку, осмотрел ее и убедился: все следы пальцев на кожухе и клавишах тщательно стерты. Хотя опрошенная кладовщица утверждала, что не видела, чтобы кто-то входил в кладовку, после осмотра этой подозрительной машинки Тауров был почти убежден: записку написала Гаева. Слишком уж много совпадений. Но после получения ответа из Холмска эти подозрения теряют всякий смысл. Ну, написала Гаева записку, ну положила в карман плаща, ну и что? Никакого золота в форпике «Петропавловска-Камчатского» нет. А значит, нечего и стараться. Впрочем, познакомиться с этой Гаевой он все-таки должен. Тем более проводивший на «Петропавловске» ремонт питьевых танков бригадир Горбунов, с которым он вчера поговорил, не очень четко отвечал не некоторые вопросы. После этого разговора он не убежден, что ремонт проводился силами плавсостава. Но отвечать не очень четко на некоторые вопросы о ремонте — одно, а прятать золото в форпике — совсем другое. Пожалуй, дело по сигналу возбуждено действительно не будет. Но он вполне может спросить у Гаевой прямо, писала ли она записку, а если писала, то зачем так осторожно эту записку ему подсунула? Тауров успел посмотреть ее личное дело: на фото Гаева выглядела миловидной русоволосой девушкой с большими светлыми глазами. Впрочем, фото было давним, наверняка сделанным, как это обычно водится, сразу после школы. Сейчас, в двадцать семь, Гаева уже точно выглядит по-другому. Уроженка Дальноморска, не замужем, образование высшее, детей нет. Родители живы, оба на пенсии. Отец, бывший военнослужащий, полковник в отставке. Гаева живет от родителей отдельно. Вспомнив все это, он вложил ответ из Холмска в папку «Разное», набрал номер отдела информации. Ответивший женский голос был незнакомым, низким, с чуть заметным придыханием: