Лао Шэ - Избранное

Вошедшие в эту группу «Видение» и «Черный и белый Ли» переделывались мной по три раза: раз уж начал относиться серьезно к рассказам, надо делать их как следует. И все-таки некоторые были написаны одним духом, без должной отделки — на это просто не было времени. Гонорары малы значит, лучше написать побольше; не хочешь подвести приятеля — значит, надо спешить. Эти два соображения определили мой, а возможно, и не только мой, принцип «оптовой торговли»: больше и хуже предпочтительнее, чем меньше и лучше. Это не было сознательной установкой — так уж получалось. Я чувствовал себя виноватым перед искусством, но не хотел обижать ни деньги, ни друзей. Однажды Ван Пинлин [128] Ван Пинлин прогоминьдановский литератор. предложил мне написать что-нибудь; я писал и отбрасывал написанное, накопилось около трех печатных листов, а вещь не получалась. Тогда я собрал все листки и отправил их Вану, чтобы убедить его в своей добросовестности. Я не хочу бравировать серьезным отношением к творчеству — просто рассказываю про этот случай, кстати говоря, единственный, не то я умер бы от переутомления или от голода. Смерть от переутомления мгновенна и почетна, а вот от голода умирают медленно и некрасиво. Если вместо полулистового рассказа ты пишешь три листа заготовок, а в результате получаешь те же двадцать юаней или того меньше, чего можно ожидать, кроме голодной смерти? Впрочем, я заговорился.

Материал, легший в основу пятнадцати рассказов второй группы, можно поделить на четыре подраздела: 1) мой личный опыт и впечатления от известных мне людей и событий; 2) истории, услышанные от других; 3) подражания другим писателям; 4) вымышленные люди и события, вставленные в заранее придуманный сюжет.

Начну с подражаний, ибо к их числу относится лишь рассказ «Косичка», написанный по образцу «Отшельника» Ф. Д. Бересфорда. Читая студентам курс художественной прозы, я перевел эту полную выдумки вещь. Потом она все не выходила у меня из головы, и мне захотелось написать нечто в этом духе. Но сколько я ни старался, оригинальных ходов найти не удалось, так что материал рассказа принадлежит мне, а замысел — другому автору. В первый подраздел входят семь рассказов; один или два из них повествуют о лично мною пережитом, остальные о том, что я наблюдал. Об этом не стоило бы много говорить, если бы не та разносная критика, которой подвергся рассказ «Самопожертвование». В нем изображены действительные люди и события, но каждый из писавших о моих рассказах непременно проходился по нему, причем иные даже называли его нереалистическим. Поначалу я, как и любой на моем месте, защищался от критики ссылками на то, что «ведь так было на самом деле!». Но потом я внимательно перечитал рассказ и понял, что он действительно не удался. Конструкция его шатка, последняя часть не очень работает на ту идею, которая обозначена в начале. Ткань его рыхлая, словно одеяло из старой ваты. Нельзя полагаться лишь на достоверность взятых из жизни фактов: сами по себе они не образуют рассказа, главное в том, как ты их изобразишь. Слишком большое доверие к материалу может означать недооценку искусства.

Напротив, рассказы, включенные во второй подраздел, получились довольно крепкими, хотя о положенных в их основу событиях я знал лишь понаслышке. Может быть, именно поэтому я был особенно осторожен. Равным образом удались и рассказы из четвертого подраздела, в которых действуют исключительно вымышленные персонажи. Совершенно ясно, что в «Черном и белом Ли», а также в «Железном быке и больной утке» главные герои являются олицетворением двух разных идей. При этом сначала возникали идеи, и только потом их олицетворения. Так что персонажи с самого начала были поставлены в определенные рамки — «их же не прейдеши» — и развивались в заданном направлении; мне думается, что это лучше, чем валить все в одну кучу. Опыт обогащает воображение, а воображение подкрепляет опыт.

В стилистическом отношении эти вещи безыскуснее, нежели романы. Иногда это объясняется неоднократными переделками, иногда необходимостью скорее сдавать рукопись в печать. В первом случае рассказ лишается первоначального огня, во втором — не имеет его с самого начала. А вообще я стараюсь сохранять «общедоступность» и «разговорность». От стиля я прежде всего требую ясности, все остальное может подождать. Если ясность стиля порождена четкостью мысли, она превращается в силу. Но знаю, удалось ли мне достичь ясности и силы стиля, но я к этому стремился.