Эрих Мария Ремарк - Обетованная земля

— Неужели так никогда и не поумнеют?

— Ну а как иначе? Жить-то им где-нибудь надо.

Мойков бережно откупорил бутылку. Пробка была маленькая и какая-то очень уж дешевая.

— Евреи всегда были самыми верными патриотами Германии, — продолжал я. — Даже бывший кайзер знал это.

Мойков понюхал пробку.

— И что же, снова патриотами станут? — спросил он.

— Их не так много осталось, — ответил я. — Особенно в Германии. Так что вопрос до поры до времени исчерпан.

— Их всех поубивали?

Я кивнул:

— Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом, Владимир. Как себя чувствует человек в восемьдесят лет?

— Тебя это правда интересует?

— Да нет. Просто так спросил, от смущения.

— Слава богу! А то я уж начал было в тебе разочаровываться. Не стоит бестактными вопросами принуждать людей к бестактным ответам. Отведаем лучше водки!

Но тут на входе послышались характерные припрыгивающие шаги Лахмана.

— А ему что здесь понадобилось? — удивился я. — Он же вроде нашел себе кассиршу из кинотеатра, на которую теперь молится.

Широкое лицо Мойкова снова расплылось в улыбке. Это была блуждающая улыбка: она зародилась в глазах и вернулась туда же, обойдя все лицо.

— Жизнь совсем не так проста, Людвиг. Бывает что-то вроде мстительности наоборот. Да и ревность — это не водопроводный кран, чтобы перекрыть его, когда захочешь.

Ковыляя, вошел Лахман. В его кильватере плыла блондинка, похожая на укротительницу — мощная, с выпяченным подбородком и широкими, черными бровями.

— Моя невеста! — представил он. — Мисс Мак-Крейг.

Укротительница кивнула. Лахман тем временем разворачивал маленький пакет из красной шелковистой бумаги.

— С восьмидесятилетием тебя, Владимир! — торжественно объявил он. — При твоей вере трудно подыскать подарок.

Это была русская икона — маленькая, на золотом фоне. Мойков обескураженно посмотрел на нее.

— Лахман, дорогой, — нерешительно сказал он, — я же атеист.

— Вздор! — возразил Лахман. — Каждый человек во что-нибудь да верит! Иначе на что бы я жил? К тому же это не Христос и не Богородица. Это святой Владимир. В себя-то ты, надеюсь, пока что веришь или тоже нет?

— В себя как раз меньше всего.

— Вздор! — повторил Лахман, бросив взгляд в мою сторону. — Это все философствования Людвига Зоммера. Забудь их!

Я с изумлением смотрел на Лахмана. Я еще не привык к столь бойкому тону вечного плаксы Курта; видно, любовь и правда творит чудеса — ему будто вкололи дозу уверенности в себе.

— Что вам обоим предложить? — вежливо спросил Мойков, озабоченно покосившись на бутылку.

— Кока-колы, — ответил Лахман, к немалому нашему облегчению.

— А для дамы?

— У вас есть шартрез? — к нашему изумлению, пискнул этот щелкунчик неожиданно высоким фальцетом.

— Желтый или зеленый? — невозмутимо уточнил Мойков.

— А что, разве бывает желтый?

— Здесь — да. Это был любимый напиток Рауля.

— Тогда желтого, я такой еще не пробовала. Можно сразу двойной? А то от этих курильщиков в кинозале у меня горло першит.

— Хоть всю бутылку, — великодушно ответил Мойков и наполнил ей рюмку, не забыв налить водки себе и мне.

Лахман и мисс Мак-Крейг сидели рука об руку, улыбаясь, смотрели на нас и выжидательно молчали. Все-таки ничего нет глупее полного счастья, подумал я. Особенно когда приходится озарять его в разговоре блестками остроумия. К счастью, в холл как раз спустились Рауль и Джон, и беседа разом оживилась. От неожиданности оба глянули на мисс Мак-Крейг с таким отвращением, будто увидели освежеванного тюленя, но, осознав свою промашку, тут же наперебой стали состязаться друг с другом в рыцарской галантности. Минутой позже на лестницу присеменила графиня. Соколиным взором мгновенно углядев бутылку, она тут же разразилась слезами.

— Россия! — шептала она. — Великая, изобильная держава! Родина всякой души! Матушка Русь!

— Плакала моя именинная водка, — пробормотал Мойков и налил ей рюмку.

— Подмени бутылку, — посоветовал я. — Твоя тоже хорошая. Она и не заметит.

Мойков ухмыльнулся:

— Это графиня-то не заметит? Она отлично помнит любой банкет сорокалетней давности. И особенно какую там подавали водку.

— Но ведь твою-то она тоже пьет.

— Она и одеколон выпьет, если ничего другого не будет. Но вкус не утратила. Так что сегодня нам уже не вырвать бутылку из ее ястребиных когтей. Разве что по-быстрому выпить все самим. Хотим мы этого?

— Нет, — твердо ответил я.