Майкл Льюис - Бумеранг - Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира

Однако об этом заместитель министра финансов особо не распространяется, хотя и слегка удивляется, каким образом жилищный кризис во Флориде мог вызвать огромные финансовые убытки в Германии. Складывается ощущение, что его искренне поражает сама возможность происшедшего.

НЕМЕЦКИЙ ЭКОНОМИСТ ХЕНРИК Эндерлайн, преподаватель из Высшей школы управления Херти в Берлине, описал радикальные перемены, которые произошли в немецких банках начиная примерно с 2003 г. В работе, не законченной на момент написания данной книги, Эндерлайн указывает: «Многие наблюдатели считали, что немецкие банки будут меньше, чем другие страны, подвержены кризису. А вышло все наоборот. Немецкие банки в конечном итоге оказались среди наиболее пострадавших в континентальной Европе, хотя и находились в относительно благоприятных экономических условиях». Все полагали, что немецкие банкиры отличаются большей консервативностью и большей изолированностью от внешнего мира по сравнению, скажем, с французскими. А это было не так. «Раньше в немецкой банковской системе никогда не вводили никаких инноваций, — говорит Эндерлайн. — Вы отдавали деньги одной и той же компании, а компания платила вам проценты. Они перешли [буквально в одночасье] от этой практики к американскому образцу. Но не преуспели в этом».

То, что немцы делали с деньгами между 2003 и 2008 гг., было невозможно на территории Германии, поскольку здесь никто не захотел бы стать контрагентом во множестве бессмысленных сделок, которые провернули банки. Они потеряли крупные суммы во всем, к чему приложили руку, от американских низкокачественных кредитов до греческих правительственных облигаций. Действительно, одна из точек зрения на европейский долговой кризис — с точки зрения Греции — заключается в том, что он был детально спланирован правительством Германии по поручению немецких банков, которые стремились вернуть свои деньги, не привлекая внимание к своим истинным замыслам. Правительство

Германии дает деньги фонду спасения Европейского союза, чтобы тот смог дать деньги ирландскому правительству, чтобы ирландское правительство смогло дать деньги ирландским банкам, чтобы ирландские банки смогли погасить кредиты, взятые в немецких банках. «Они играют в бильярд, — говорит Эндерлайн. — Проще было бы дать немецкие деньги немецким банкам, а ирландским банкам позволить разориться». Вопрос, почему они этого не делают, остается открытым.

ДВАДЦАТИМИНУТНАЯ ПРОГУЛКА ОТ МИНИСТЕРСТВА финансов Германии до офиса председателя правления Commerzbank, одного из двух гигантских частных банков в Германии, отмечена официальными памятными местами: новый мемориал «Холокост», площадь которого в два с половиной раза превышает площадь американского посольства; возле него новая улица Ханна-Арендт-штрассе; указатели нового берлинского Музея еврейской культуры; Берлинский зоопарк, где после нескольких десятков лет отрицания, что никогда не относились дурно к евреям, власти недавно установили на Доме антилоп мемориальную доску в память об экспроприации в нацистские времена акций зоопарка, которым владели евреи. По пути вы также проходите мимо бункера Гитлера, но вы бы никогда не догадались, что он был здесь, поскольку над ним построили автостоянку, а маленькая пластинка, которая служит напоминанием о нем, хорошо замаскирована. Улицы Берлина оставляют ощущение замысловатой усыпальницы. Как будто история остановилась и распределила роли народам, а с немцев истребовала согласия вечно играть злодеев. В то же время чем меньше чувствуешь личную ответственность, тем легче выразить раскаяние в чем бы то ни было.

Вина выражается столь громко именно потому, что она уже перестала быть личной и потеряла остроту. Вряд ли кто-либо из оставшихся в живых несет ответственность за то, что здесь произошло: ответственность несут все. Но когда виноваты все, никто не виноват лично.

Во всяком случае, если бы какой-нибудь марсианин высадился на улице Берлина, ничего не зная о его истории, он мог бы задуматься: а что это за люди, которых называют «евреи», и как случилось, что они стали управлять этой страной? Но в Германии нет евреев, а если и есть, то мало. «Немцы совсем не видят евреев, — говорит Гари Смит, директор Американской академии в Берлине. — Для них евреи нереальны. Если они вспоминают о евреях, то лишь как о жертвах». Чем сильнее отдаляются немцы от своих жертв, тем истовее чтят их память. Естественно, никакой немец в здравом уме не захочет вдаваться в воспоминания обо всех ужасных преступлениях, которые совершил его предок, и вместе с тем есть свидетельства, включая мемориалы, в пользу того, что они и дальше будут развивать это направление. Один мой хороший приятель, еврей, семью которого выгнали из Германии в 1930-х гг., недавно ходил в немецкое консульство в Соединенных Штатах, чтобы подать заявление о выдаче паспорта. У него уже был один европейский паспорт, но его тревожила мысль о том, что Европейский союз может со временем распасться, и он на всякий случай хотел обеспечить себе доступ в Германию. Ответственный сотрудник консульства — ариец из отдела подбора актеров, одетый в жилет из коллекции «Звуки музыки», — вручил ему экземпляр памфлета, озаглавленного «Жизнь еврея в современной Германии» (A Jew's Life in Modern Germany).