Герхард Менцель - Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера

Еще не кончился ноябрь 1780 года, а герцог Карл Вильгельм Фердинанд уже приказал Лессингу явиться в брауншвейгский дворец. Прежде, чем попасть к герцогу, ему пришлось миновать множество гигантских комнат, огромных, как танцевальные залы, стены которых, однако, были затянуты темно-красной тканью. Это был тот тревожный тусклый цвет, который у художников именуется «бычьей кровью».

Пламя преисподней уже пылает, подумал Лессинг.

Странное дело: чем сильнее его одолевали слабость и дряхлость, тем больше он был склонен к иронии, правда, к мрачной ее разновидности. Порой, когда ему казалось, будто он изрядно весел и рассказывает презабавные истории, Элиза, читая, или Мальхен, внимая, приходили в ужас от подобных шуток.

Герцог поспешно вышел ему навстречу, но не дал и рта раскрыть, а заявил, что его посланник доложил ему из Регенсбурга, как ему в свою очередь поведал под большим секретом саксонский посланник, будто в ближайшее время от «Corpus evangelicorum» поступит предписание брауншвейгскому двору — официальное требование привлечь к заслуженному наказанию Лессинга, издателя и распространителя скандального фрагмента «О целях Иисуса и его последователей».

— Это точное, дословное сообщение моего посланника, — заметил герцог, стараясь не встретиться с Лессингом взглядом.

— В прежние времена было принято отрубать голову, а теперь, по всей вероятности, положено вешать, если только осужденного по дороге не схватят и не отправят в Вартбург.

Герцог ухмыльнулся:

— Я понял, что за игру вы затеяли.

— Нет, — возразил Лессинг, еле сдерживая гнев, — это высшие евангелистские имперские сословия затеяли игру. Но со времени того «спасения» прошло двести шестьдесят лет. Сколько времени, чтобы извлечь уроки, сколько впустую потраченного времени! Итак, давай, возмутитель спокойствия, живее, вверх по лестнице! Дело не шуточное! Но пусть никто не думает, будто я, испугавшись, сочту за благо скрыться. О происхождении фрагментов я уже все сказал. Тайны здесь нет.

Герцог слегка повернул свою шишковатую голову и искоса посмотрел на Лессинга.

— А вы не считаете, надворный советник Лессинг, что я вступлюсь за моего подданного?

— Я хотел бы вас настоятельно просить, — произнес Лессинг с ледяным спокойствием, — ни в коем случае не проявлять ко мне сочувствия, а поступать так, как должен поступать представитель благородного имперского сословия. Пресловутый Лессинг пользуется достаточно дурной славой.

— Мне кажется, больше всего на свете вам нравится, когда вас преследуют и подвергают нападкам, — ехидно произнес герцог. — Итак, оставьте ваши мысли о казни. Никто не смеет диктовать мне мои поступки, и если вы из ложной гордости и упрямства не желаете просить защиты у вашего герцога, то мне придется вам ее навязать.

Лессинг молчал и думал: почему этот человек так бахвалится унаследованной властью? Но тут же веселые морщинки разбежались лучиками вокруг его глаз, потому что «его герцог» опять превратился в старого капканщика:

— Прежде всего я жду от вас письменного заключения о современных религиозных течениях.

— Как кстати! — сказал Лессинг. — Будет чем гордиться!

Но герцог уже сменил тему. Он поинтересовался, почему это Лессинг пустил жить к себе антиквара Дейвсона, едва тот вышел на волю после того, как был заключен своим герцогом в тюрьму за «соблазн к расточительству».

— Потому что он нуждался, Ваша светлость. Кроме того, я верю его клятвам. Почивший герцог был столь непоколебим, что никому не дал себя «соблазнить», ни единому человеку. Но если ему нравилось какое-нибудь произведение искусства, он не останавливался ни перед чем, чтобы эту вещь заполучить. Я припоминаю: несколько лет назад, когда никакого антиквара Дейвсона еще и в помине не было, мне уже довелось давать Его светлости заключение о некоем предположительно античном светильнике, который, по моему мнению…

Герцог его перебил:

— Говорю вам, этот Дейвсон, видит бог, не достоин вашего участия.

— Кто бы из нас всех, Ваша светлость, имел бы крышу над головой, если бы мы были вынуждены зарабатывать ее у бога?

— Но ведь вам от этого Дейвсона никакого прока, — настаивал герцог.

— Тогда что вы скажете, Ваша светлость, если я поведаю вам еще и о старом философе Кёнемане. Он тоже живет у меня, ибо пришел пешком без единого пфеннига в кармане из родной Лифляндии в Вольфенбюттель, чтобы иметь возможность пользоваться нашей знаменитой библиотекой. В пути, когда у него еще были с собой две булки, он повстречал подыхающего от голода пса и отдал ему одну из этих булок. Пес шел за ним следом до самого Вольфенбюттеля. Пока у меня будет хотя бы одна единственная булка, я буду делиться с этим человеком. Так я понимаю христианство, Ваша светлость!