Винсент Хоппер - Числовая символика Средневековья. Тайный смысл и форма выражения

Благодаря широте своих значений крест обычно использовался в магии как метафорическое обозначение числа, однако более точным символом оказалась «печать Соломона», пентаграмма, или пятиконечная звезда. Ее свойства точно совпадали с качествами фигуры 5, ибо, как и узел любовника, она бесконечна и тем соответствует «круглым» свойствам числа.

В отличие от креста пентаграмма, похоже, имела исключительно магическое значение. Ее появление на щите Говейна больше соотносится с магией Зеленого рыцаря, чем с приписываемой ему христианской и рыцарской коннотацией.

Признают, что фигура является печатью Соломона, однако скорее несет абстрактную истину, нежели свои традиционные магические силы. Она отражает веру Говейна в пять вещей, которые проявляются пятью способами. Говейн безупречен в своем благочестии, не отказывается от пяти пальцев, верует в пять ран и пять радостей Девственницы, его находят в пяти добродетелях.

Похоже, поэт намеренно накопил множество христианских пентаграмм, чтобы точнее соответствовать мифологическим признакам христианского героя. Если автор в основном заинтересован в подобных моральных и духовных пентаграммах, у него имелись основания не выбирать другую, более подходящую пятиконечную эмблему — крест, не столь значимый магический символ.

Стоит отметить, что христианские качества добавлялись для укрепления возможности пентаграммы, поскольку первоначальное значение этого даже не предполагало. Никоим образом из этого не следует, что Говейн являет иной пример христианизации светского мифа. Следовательно, первоначальная история более сходна с мотивом борьбы двух чародеев, нежели с историей о христианском рыцаре.

Отметим, указанный аспект истории не вступает в противоречие с языческой интерпретацией, предложенной мисс Уэстон. Она указывает, что пентаграмма — одна из четырех мастей Таро, то есть, как и сегодня, относится к инструментам черной магии.

Гадания и черная магия принимали различные формы, на которых здесь не стоит задерживаться, следует только заметить, что они использовали в своих ритуалах магические свойства чисел, а одна из форм, гадание, полностью основывалась на таинствах десятичной системы.

Очевидно, числовая наука в Средние века последовательно проникала в мир науки и религии. Для необразованных и относительно неученых числовые мистерии и общепринятые числовые объединения, должно быть, принимались обыденно, или к ним относились с подозрением, как обычно бывает с простым человеком по отношению к образованным.

Когда Джон Скелтон писал, что «Господь — это то, что один, два и три», он вовсе не утверждал доктрину, а просто повторял общее положение. Когда в той же поэме «Дреды» описывал «утонченных личностей на нашем корабле», самым примечательным оказывалось то, что они нумеровались как «четыре и три», а не как Данбар мог бы добавить к готической литературе времени «Танца семи смертных грехов».

Вследствие подобного наследия мы инстинктивно продолжаем говорить о четырех ветрах и пяти чувствах, как если бы порядковые числа оказались неотделимыми от существительных.

В Средние века перечень подобных числовых образований был бесконечен. От Гиппократа до Шекспира читатель никогда не беспокоился о семи веках.

В интерлюдии «Человечество» находим эвфемизм «в наши дни»: «Помни мою разбитую голову во время поклонения пяти звукам» (ранам). Он стоит рядом с нечисловым эвфемизмом: «туловищем Петуха» как клятва «крестом Христа», как обозначение «Святой Троицы».

От обычного человека не ожидалось ничего иного, кроме подобных наивных повторений и использования «магических» чисел в заговорах. Метафизическая глубина разнообразила их, как всегда, вместе с индивидуальным подходом, и даже в совершенном сознании Данте числовая философия рассматривалась как нечто простое.

Следовательно, даже авторы, использовавшие символические числа, оказались неизбежно связанными непогрешимостью Божественного промысла, или «наукой», или философской медитацией.

Описание Божественного города в «Жемчужине» насыщено числовой символикой. Сказанное вовсе не означает, что автор или читатель обязательно осознавали их значение, поскольку, по общему признанию, их большая часть просто цитаты из Апокалипсиса, сохранявшие свою сакральность.