Винсент Хоппер - Числовая символика Средневековья. Тайный смысл и форма выражения

Предполагается, что Септуагинта, как заключено в ее названии, была переведена 70 божественно вдохновленными людьми. На Никейском соборе, по словам Евсевия, присутствовало 250 епископов, Афанасий пишет, что их было 300, а Созомен говорит о 320. Но в соответствии с недавно открытыми пропорциями установленной традицией стало число 318.

Августин с восхищением пишет о 41-й книге Барона и пытается ее тщательно разъяснить. Исходя из подобных соображений, даже формальное устройство христианских книг отдает должное науке числа. «Ерад Божий» аккуратно устроен в виде 22 книг (как Ветхий Завет и еврейский алфавит), две группы из пяти посвящены опровержению, вызывая в памяти 10 заповедей Ветхого Завета. Три группы по четыре имитируют Евангелия апостолов, положительную аргументацию и представление.

Рабан пишет, что общая сумма знания содержится в 22 книгах его трактата De universo («Мироздание»).

Энциклопедии Бартоломео Английского, Томаса из Кантампре и Гроссетеста, каждая из которых состоит из 19 книг, бесспорно, символизируют 12 знаков и семь планет и, следовательно, Вселенную. Известные «Божественные установления» Лактанция также завершены, о чем свидетельствует их семикратное деление. Другие работы классифицируются под 12, или 50, или 100 заголовками, как и Centiloquium Бонавентуры. Следуя такой модели, Данте усиливает завершенность «Божественной комедии» формальным делением поэмы на 100 песен (три поэмы по 33 песни и одна вступительная).

Проникновение цифрового сознания в Средние века неизбежно вытекает из того очевидного обстоятельства, что в этот период не существовало ни одного источника вдохновения, не пронизанного числовой философией.

Даже возобновившиеся торговыми отношениями, Крестовыми походами и наплывом арабских ученых из Испании связи с Востоком никоим образом не изменили концепцию числа как символа космоса. Такие добавления, как принципы аверроизма, направления в западноевропейской средневековой философии, развивавшего идеи Аристотеля в его интерпретации арабо-испанского перипатетика XII века Ибн Рушда (Аверроэс), были александрийского происхождения, схожие с манихейством и гностиками.

Нововведение Аристотеля послужило для того, чтобы добавить значимости таким традиционным числовым группам, как четыре причины, четыре элемента, 10 категорий, хотя это было и не обязательно. В результате столь разнообразных воздействий складывался единственный вывод о том, что все числовые теории, о которых шла речь в предыдущих главах, вместе с несколькими нерассмотренными вариантами, встречаются в Средние века.

Правда, в качестве доминирующей позиции оставалась связь с христианством, вытекающая из нумерологии Августина и его предшественников. Именно поэтому основное значение большинства средневековых числовых символов можно вывести из принципов Августина, подробно изложенных в предыдущей главе.

В философском смысле утверждали или, по крайней мере, неявно признавали однозначное, самое важное толкование числа, связанное с космическими тайнами. Сочинения же Филона и различные теории гностиков объединяли астрологию и пифагорейство в поисках космического первообраза.

Из астрологии выводится гипотеза об установлении совокупности, определяемой тем же номером, соотносящейся между собой (семь планет, семь дней, семь церквей). Отсюда также проистекает представление о большинстве числовых символов, чье обоснование доказывалось бесспорным появлением на страницах Писания.

Именно пифагорейству мы обязаны упорядочению этих установленных истин (отношению 3 и 1, 7 и 8), равно как и методов, с помощью которых можно манипулировать числами, обнажая содержащийся в них скрытый смысл.

Вероятно, ни один из факторов, связанных с утверждением аксиомы космического порядка (и, соответственно, фиксированной природой цифрового множества), не оказался столь значимым и не получил широкого распространения, как астрология. Благодаря ей мы можем проследить источники почти всех проявлений цифровой науки.

От Фирмикуса Матер нуса Юлия до Роджера Бэкона (ок. 1214 — после 1294) принципы астрологии практически не изменились, в то время как астрология стремилась распространиться на все области науки. Даже отрицая воздействие звезд на волю и разум, богословы признавали, что физическое тело человека ощущает влияние небесных тел. В мистическом плане исключительным символом Божественного начала оставалось Солнце, на чем заострил внимание Альберт Великий: «Солнце воплощает «механизм» мира, обозначает власть Отца, мудрость Сына, любовь Святого Духа».