Э.Зорин - Большое гнездо

— Эк довел тебя Одноок, — покачал головой дружинник, разглядывая Звездана с недоумением. — Так ли уж плох великий князь?.. Иные, слышь, по-другому молвят, а умишком бог тоже не обошел. Собирает Всеволод Русь в единый кулак, к миру зовет князей. Оно и видно: в лихой сече не довелось тебе мечом помахать, не видел, как разваливают оскордом людишек надвое. Нынче поганые в нашу сторону и путь позабыли...

— Отыщут сызнова, — сказал Звездан убежденно. — На одном Всеволоде Русь не устоит. Думцы ему нужны, преданные люди.

— Снова бояр нам на выю прочишь?

— Будто ныне на вые не сидят? Не станет Всеволода — каждый потянет в свою сторону. И пойдет опять великая смута...

Словиша, осклабившись, дернул коня за уздцы, взмахнул плеточкой.

— Как погляжу, нынче не попируем мы с тобой, Звездан, — сказал он с сожалением. — Поворачивай-ко к себе

на двор, попарься в баньке — авось дурные мысли парком вышибет. А я веселиться хочу.

И ускакал к Серебряным воротам.

Звездан поглядел ему вслед, понурился: перед кем рассыпал он бисер, кому доверил сокровенное? И, тяжело вздохнув, повернул своего коня в противоположную сторону.

У зятя Рюрика Ростиславича, волынского князя Романа, с утра сидел в гриднице боярин Твердислав, только что прибывший из Киева. Покашливая, выкладывал недобрые вести. Говорил глухим голосом, гнусавил в бороду:

— Я тебе еще когда сказывал, княже: Рюрику не верь. А ты гнал меня за порог, на думу не звал, поносил всякими словами.

Роман, подобравшись на стольце, морщился, нетерпеливо теребил длинный ус.

— Ты дело говори, боярин, — наконец оборвал он Твердислава. — Про обиды твои выслушаю после. Зачин твой был про плохие вести...

— С зачином аль без зачина, плохие они и есть, — обиделся боярин, любивший все говорить и делать обстоятельно. — Прибыл я, как велено было, в Киев...

— Ну? — снова оборвал его Роман.

Боярин вздохнул.

— Уступил ты Рюрику, — сказал он, — думал, отдаст он отобранные у тебя города Всеволоду, а Рюрик хитрил, вступил в сговор с владимирским князем...

— Что-то ходишь ты вокруг, яко лис, — усмехнулся Роман. — Никак в толк не возьму, к чему клонишь, боярин?

— Скоро поймешь, — мрачно пообещал Твердислав.

— Дале, дале, — подбодрил его Роман.

— А что дале? Отдал Рюрик твои города Всеволоду...

— То и мне ведомо, — хмыкнул Роман.

— Отдать-то отдал, и Всеволод те города принял, а после посадил в Триполь, Корсунь, Богуслав и Канев своих посадников, — одним духом выпалил боярин.

— Почто? — удивился Роман. — Ведь для сынов просил.

— То присказка, княже, а сказка еще впереди...

— Ты не про все города помянул, Твердислав, — вдруг обеспокоенно спохватился Роман.

— О том и речь, — сказал боярин. — Лучший город твой, Торческ, отдал Всеволод через свои руки Рюрикову сыну, а своему зятю Ростиславу...

— Врешь! — взревел Роман и, бледнея, вскочил со стольца.

— Вот те крест святой, — побожился Твердислав, в растерянности ища глазами икону. — Ты посуди-ко, княже: ну не хитрец ли Рюрик?! Эко что выдумал. Торческа, лучшего своего города, ты бы Ростиславу никак не уступил, сам взять его у тебя Рюрик остерегся. Зато через владимирского князя получил, что хотел.

Боярин помолчал, пристально глянул на притихшего Романа.

— Нынче, поди, все над тобой потешаются...

— Потешаются али нет, — медленно приходя в себя и понизив голос до гневного шепота, проговорил Роман, — то не твое дело, боярин. А весть ты мне принес и впрямь недобрую.

Исполненный достоинства, Твердислав встал с лавки и медленно приблизился к стольцу. Выставив перед собой посох, сказал:

— Не мне указывать тебе, княже. Но Рюрику ты своевольничать не давай...

— Сегодня же снаряжу гонца а Киев, — быстро согласился Роман.

— И скажи тестю, княже, — продолжал боярин окрепшим голосом: — «Не гоже это — заводить смуту в своем племени. Женат я на дочери твоей, а ты не блюдешь родственного союза. Что подумают о твоем своеволии и коварстве другие князья?..»

— Все так и скажу, боярин, — почти не слушая его, рассерженно кивал Роман.

— И еще скажи: «Верни мне мои города, коли хитростью их у меня отнял. Уступил я их по доброй воле, по доброй же воле беру назад. А иного мне ничего не нужно...»

Ушел боярин, гремя посохом, а зловещая тень его осталась в гриднице. Весь день до вечера буйствовал Роман. И над юной женой, Рюриковой дочерью, издевался:

— Вскарабкался отец твой на Гору, так нынче глядит не иначе как свысока. Глаза-то завидущие, руки-то загребущие. Дай срок — и Волынь под себя загребет.