Роберт Хайнлайн: Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк.

Для такого решения были весьма веские причины. Росло число наших собратьев, которые считали «Маскарад» социально неприемлемым в новом, более открытом обществе. Необходимость каждые несколько лет покидать насиженные места и искать новые не просто выводила нас из душевного равновесия; нас мучила совесть, что приходится лгать там, где открытость, честность и порядочность стали законом в отношениях между людьми. Кроме того, проводя исследования в области биологических наук, Кланы сделали много новых открытий, которые могли принести большую пользу нашим недолговечным собратьям. Но, чтобы помочь им, нам нужна была полная свобода. Далеко не все с этим соглашались, однако серьезных оснований для дальнейшего использования «Маскарада» практически не оставалось. В новых условиях здоровые и миролюбивые граждане должны были приветствовать нашу открытость.

В 2125 году, одиннадцать лет назад, мы решились на эксперимент, позволив группе добровольцев (а их оказалось процентов десять) раскрыть тайну своего возраста, не разглашая остальных секретов организации. К сожалению, результаты не оправдали наших надежд.

Джастин Фут замолчал. И тут вдруг заговорил крепкий мужчина среднего роста с загорелым лицом космонавта. В его волосах уже серебрилась седина, что было даже как-то странно, необычно для людей Кланов. Мэри Стерлинг давно заметила его и пыталась угадать, кто он такой: живое лицо и громкий смех мужчины еще до начала собрания пробудили в ней любопытство, но поскольку любой член Клана мог посещать заседания Совета, она потеряла к нему интерес.

— Продолжай, приятель, — произнес он. — Что там у тебя дальше?

Фут ответил, не поворачивая головы:

— Основной доклад прочтет главный специалист по психометрии. Я лишь слегка обрисовал ситуацию.

— О, Господи! — воскликнул незнакомец. — Парень, зачем же нам выслушивать то, что мы давно знаем?

— Я лишь начал разговор. И кроме того, меня зовут Джастин Фут, и никакой я вам не приятель.

Мэри Сперлинг решительно вмешалась.

— Брат, — обратилась она к незнакомцу, — поскольку вы обращаетесь к Опекунам, то не могли бы вы представиться? К сожалению, я не узнаю вас.

— Извините, Сестра. Я — Лазарус Лонг, выступаю от своего имени.

Мэри покачала головой:

— Я так и не поняла, откуда вы.

— Еще раз прошу прощения. Это имя для «Маскарада», которое я взял во времена Первого Пророка… Оно показалось мне забавным. Имя моего Клана — Смит. Вудро Вильсон Смит.

— Вудро Смит?.. Так сколько же вам лет?

— Что? Ах, да, я просто не считал в последнее время. Сто… Нет, подождите… Двести… Двести тринадцать. Да, точно, двести тринадцать.

Внезапно воцарилась мертвая тишина. Мэри смущенно спросила:

— Разве вы не слышали, когда я спрашивала, присутствует ли здесь кто-нибудь старше меня?

— Слышал. Да ерунда все это, Сестра. У вас очень хорошо получалось. Так уж случилось, что я не посещал собраний Кланов больше ста лет.

— Я попрошу вас вести собрание дальше, — сказала Мэри, покидая трибуну.

— Нет, что вы! — запротестовал седой, но она не обратила на это никакого внимания и нашла себе свободное место. Он огляделся вокруг, пожал плечами и понял, что надо уступить. Неуклюже пристроившись у края стола, он снова заговорил:

— Ну что ж, продолжим. Кто следующий?

Ральф Шульц из Клана Шульцев был больше похож на банкира, чем на специалиста по психометрии. Он не был ни излишне застенчивым, ни рассеянным, и речь его была плавной, неторопливой и полной достоинства:

«Я был одним из тех, кто предложил покончить с „Маскарадом“. Это была ошибка. Мне казалось, что все воспримут это как должное. Я, конечно же, предвидел, что горстка ненормальных будет недолюбливать и даже ненавидеть нас; я даже предполагал, что большинство будет нам завидовать, ведь всякий, кто любит жизнь, хотел бы пожить подольше. Но я не думал, что возникнут настолько серьезные проблемы. Как известно, современное сознание покончило с межрасовыми распрями; тот, кто еще не освободился от расовых предрассудков, стыдится об этом говорить. Я считал, что наше общество уже стало настолько терпимым, что мы сможем мирно и открыто жить рядом с недолговечными.

И оказался неправ. Негры ненавидели белых людей и завидовали им, пока белые пользовались привилегиями, которые из-за цвета кожи были недоступны неграм. Это была здоровая, нормальная реакция. Когда с дискриминацией покончили, проблема разрешилась сама собой и произошла культурная ассимиляция. Мы отмечали, что точно так же недолговечные завидуют долгожителям, но считали, что зависть не свойственна большинству людей, поскольку для них очевидно, что мы обладаем этими свойствами благодаря нашим генам. Это не наша вина и не заслуга, а просто удачный шанс, которым когда-то воспользовались наши предки.