Юрий Никитин - Как стать писателем… в наше время

И надеяться, что маятник не качнется в обратную сторону.

Не качнут.

Литература в целом делается не подвижниками, а честными добросовестными профессионалами. Которые, подчеркиваю, честно и добросовестно делают свое дело.

Господи, когда же переведутся те идиоты, что заявляют: «Я хочу поделиться с читателем своими мыслями». Только что перестал пачкать пеленки, а уже стремится поделиться своими мыслями!.. Мыслями! Своими!.. И не смешно ему, всерьез уверен, что читатель должен жадно наброситься читать его драгоценные мысли.

Вернее, перелопачивать кучи дерьма в тщетной попытке найти эти громко объявленные мысли.

Ладно, предположим такое чудо, что там мысли в самом деле есть. Но создание литературного произведения сродни рассказыванию анекдота или интересной истории: вы следите за лицом слушающего и стараетесь донести до него всю соль ситуации, подчеркнуть все смешные и комичные ситуации, умело выделить умную мысль и, не давая заскучать, подвести к неожиданному финалу.

Так почему же этого не делаете в литературном произведении? Только потому, что не видите скучающих глаз читателя?

Нельзя жить вдохновением. Пегас чаще идет шагом, чем скачет.

Хеппи-энды – чума нашего времени. Сплошь и рядом, везде и всюду торжествуют счастливые концовки фильмов, игр, книг, пьес. Что, собственно, и понятно: везде победила демократия, то есть ма-а-а-аленький-меленький человечек, о котором так заботился Достоевский и прочие русские гуманисты. К власти пришел человечек с его меленькими интересиками, запросиками, потребностями.

Трагедии уже ему недоступны, он искренне считает, что в литературе должно все изображаться «как надо». И все должно завершаться счастливой концовкой и нравоучением, что вот, мол, добро побеждает всегда, надо только за него бороться.

Ушли в прошлое античные трагедии и заложенные ими высочайшие нравственные принципы, когда главные герои не могли ради поднятого ныне на пьедестал высшей ценности инстинкта сохранения жизни принести в жертву высшие жизненные принципы. Они гибли, вызывая у зрителей рев, слезы, очищая им души и поднимая самих зрителей до уровня этих героев.

Увы, современный общечеловек с его общечеловеческими принципами от трагедии шарахается. Моя бабушка, добрый и хороший человек, всякий раз зажмуривалась или отворачивалась, когда видела, как на экране один человек целится в другого из пистолета. Дай ей власть, она бы запретила все трагедии.

Сейчас она эту власть получила. Сперва она просто перестала покупать книги, «которые плохо кончаются», потом в литературных и прочих творческих кругах обосновала необходимость оптимистической литературы в противовес упаднической, что сеет неверие в силы человека, упомянула о необходимости воспитания молодежи в нужном русле, так что всякий, кто посмеет написать трагедию, сразу попадет в опасные смутьяны.

Та литература, «старая», не нуждалась ни в назидательных концовках, ни в хеппи-эндах, ни в приглаживании: «Ах, у этого ужасного Юрия Никитина в романах столько крови, жестокости!.. И столько мух!..» Нравственное содержание той литературы, старой, основывалось на полном доверии к нравственному чувству человека, ныне потерянному общечеловеками с их мелкими запросами.

Размывание нравственных чувств, ранее незыблемее горных хребтов, привело к тому, что сперва возникло недоверие, что этот общечеловечек не сумеет сам, без подсказки, отличить добро от зла, белое от черного, правую руку от левой, и пошли косяком хеппи-энды с назиданием… ну прямо церковные «Поучения…»! А потом и вовсе общечеловечек с общемировыми ценностями решил, а на кой ему вообще запоминать, что есть добро, а что зло? Да еще держать себя в каких-то рамках, пусть и оч-ч-ч-чень широких?

Да, сказал, общечеловечек, все дозволено. И добро, и зло. Вернее, нет ни добра, ни зла. Есть только мой желудок, мои гениталии, мой дом и мой огород. И все должно служить им. Наука, техника, искусство, литература.

Современному человеку уже непонятно, зачем древние писали трагедии, когда можно писать комедии, что раньше было «низким жанром» для слуг, рабов.

Напомним?

Насчет детских особенностей критикизма в литературе. Это вообще-то присуще не только литературе, а всей русской интеллигенции в целом. В отличие от просто интеллигенции, русская интеллигенция так и не сумела выйти из детского возраста, когда ребенок разоблачает взрослых, разоблачает и разоблачает без конца, судит обо всем, всех и вся, но себя требует считать неподсудной. Видимо, из-за своего детства и соответствующей детству недоразвитости ума и неумения отвечать за свои слова и поступки.