Егор Холмогоров: Карать карателей. Хроники Русской весны

Этот разрыв между 1765 и 1780 годом — это грань двух эпох и двух реальностей, в одной из которых юг Франции терроризировал загадочный «жеводанский зверь» (1764-67) — вспомним еще один плохой фильм: «Братство волка», а в другой звери перестали представлять какую-либо опасность, зато чрезвычайно опасны для жизни и головы стали люди с идеями. Не случайно, что вскоре после транспортной революции над Францией раздается клич «Vive la Nation!». Кричат, кстати сказать, люди в красных шапочках — знаменитых фригийских колпаках санкюлотов. Не случайно и то, что сопротивляющиеся этому кличу с кличем «Pour Dieu et le Roi» шуаны поднимают своё восстание именно там, куда королевские дороги дотянуться не смогли.

Свобода дорог создает единство нации. Разрывы в дорожной сети разрушают её. Красная Шапочка — это образ того мелкого обывателя — крестьянина, горожанина, торговца, который хотел бы благодаря свободе передвижения и хорошим дорогам подняться над своей локальностью. Если угодно и «в Африку прийти» (любопытно, что одно из реальных воплощений Волка — «жеводанский зверь», напротив, приходит из Африки — скорее всего это была гиена, прирученная прожившим много лет среди берберов Антуаном Шастелем).

Но сказочный Волк — отнюдь не африканец, напротив, это образ той локальной хтонической силы, которая связывает свободу перемещения, делает лес непроезжим, а потому вынуждает каждое следующее поколение повторять судьбу предыдущего. Волк не случайно, в первоначальной версии сказки, вынуждает внучку пожрать свою бабушку — это своеобразная метафора бесконечно вращения и самовоспроизведения поколений. Пожирая бабушку внучка сама становится бабушкой и дурная бесконечность «биологического старого порядка» (вновь к месту вспомним Броделя) продолжается.

Нация или феодальная раздробленность, надлокальность или провинциализм, модернизация или ancient regime — вот метасюжет «Красной Шапочки».

Если вы сомневаетесь и хотите в этом убедиться, — отправляйтесь сейчас на Восточную Украину, туда, где единая нация расколота по той простой причине, что единства её никогда и не существовало. Попробуйте передвигаться по разбитым дорогам от блок-поста к блок-посту. На каждом из этих блок-постов с вас возьмут не меньше 500 евро за пропуск дальше. Моим знакомым эвакуация внучкой бабушки и брата призывного возраста встала в 6000 евро.

Если вы не готовы на столь рискованный эксперимент, то просто вспомните о существовании в южном Подмосковье самого абсурдного из российских шоссе — Симферопольского. У этой трассы есть начало, есть завершение в Крыму, но нет середины. Точнее, она физически существует, но является непроезжей. Хотя и с состоянием дороги там не все, конечно, гладко. Предчувствие беды накрыло меня в 2010 году и не обмануло. Тогда мы возвращались по Симферопольскому шоссе из Крыма, где прятались от знаменитых лесных пожаров. И участок от Днепропетровска до Харькова представлял страшное и абсурдное зрелище. Там не расширяли, а сужали полосу. Большие стойки зеленых указателей (так редких на территории бывшего СССР) контрастировали с гораздо более узким чем их размах полотном. Сужение дороги было страшным свидетельством накрывавшей Украину локальности и провинциализма.

И вот — если у нас есть разрубленное шоссе, то у Украины — разбитые дороги и страшное пространство-воронка из которого нет выхода, которое распадается и рассекается блок-постами, но из которого несмотря ни на что, любым возможным способом пытаются вырваться люди, потому что иначе они обречены на смерть — либо от рук карателей, обстреливающих жилые дома, либо в форме карателя, если не успеешь бежать от мобилизации. А то ли еще будет с наступлением зимы. «Земля близко», — как справедливо заметил Сократ нашего времени Виталий Кличко.

Но у меня есть мечта. Я надеюсь, что однажды каждая девочка в красной шапочке, зайдя в чудесный петербургский «Штолле» за отличным пирогом с крольчатиной (московские клоны этого заведения, увы, безобразны), каждый юноша в краповом берете, заглянув в Смоленске в великолепный «Самовар» за пирогом с творогом, да, наконец, я, прихватив с собой дюжину пирожков с олениной из «Турандота», могли бы отправиться к бабушке на Донбасс, не повстречав по дороге ни волков, ни блок-постов, ни границ.

Угостив бабушку вкуснейшим пирожком мы могли бы усадить её в машину и столь же свободно отправиться с нею на Новоазовск (на окраинах которого ополчение уже начало бои за освобождение), потом на Мариуполь (освобождение которого тоже не за горами), а оттуда в Крым. Ведь в Русском Мире, в подлинном русском национальном государстве, нет и не может быть границ между Донецкой бабушкой и Московской внучкой.