(Письмо брату Дмитрию, 13 февраля)
584
Очень рад, что знакомство с прагматизмом начало отталкивать Вас от махизма. Теперь в России усиленно переводят всю эту «новейшую» философскую сволочь: Петцольдта и Ко, прагматистов и т. д. Это хорошо: когда русская публика и особенно русские рабочие посмотрят В НАТУРЕ на учителей наших Малиновского и Ко, – они быстро отвернутся и от учителей и от учеников.
(Письмо Вилонову, 7 апреля)
585
На пленуме ЦК («долгом пленуме», – три недели маета была, издергали все нервы, сто тысяч чертей!) к серьёзным и глубоким факторам, сознанным далеко не всеми, прибавились мелкие, мелочные, прибавилось настроение «примиренчества вообще» (без ясной мысли, с кем, к чему, как), прибавилась ненависть к Большевистскому Центру за его беспощадную идейную войну, прибавилась склока и желание поскандалить у меньшевиков – и вышел ребенок с нарывами. Теперь вот и маемся. Либо – на хороший конец – нарывы вскроем, гной выпустим, ребенка вылечим и вырастим. Либо – на худой конец – помрёт ребенок. Тогда поживём некоторое время бездетно (сиречь: опять восстановим большевистскую фракцию), а потом родим более здорового младенца.
(Письмо Горькому, 11 апреля)
586
Алексинский дитюшко совсем в политике, но озлившееся и делающее глупость за глупостью дитюшко.
(То же)
587
Выходит так, что «анекдотическое» в объединении сейчас преобладает, выдвигается на первый план, подаёт повод к хихиканью, смешкам и пр. Говорят, что с.-р. Чернов написал даже водевиль по поводу объединения у с.-д. под названием «Буря в стакане воды» и что сей водевиль дают здесь на днях в одной из (падких на сенсацию) групп эмигрантской колонии. Сидеть в гуще этого «анекдотического», этой склоки и скандала, маеты и «накипи» тошно; наблюдать всё это – тоже тошно. Но непозволительно давать себя во власть настроению. Эмигрантщина теперь во 100 раз тяжелее, чем было до революции. Эмигрантщина и склока неразрывны.
(То же)
588
Палачи и убийцы третьеиюньской монархии бредят наяву, они дошли до прямого умоисступления, если в октябристах мерещатся им младотурки.
(«Боятся за армию», 9 мая)
589
Брань и фраза не ответ.
(«Заметки публициста», 7 июня)
590
Говорить так – значит высовывать слишком неосторожно ослиное ухо веховца.
(То же)
591
Для Койгена лишнее, какое-то там партийное определение тактики по отношению к непролетарским партиям. К чему себя обременять? Не проще ли обозвать это стремление вырабатывать партийное определение пролетарской тактики «усиленной охраной» и т. п.? Не проще ли превратить социал-демократов в вольных стрелков, в ДИКИХ, которые «свободно», без всякой «усиленной охраны» будут решать очередные вопросы – сегодня вместе с либералами в журнале «Наши Помои», завтра с безголовцами на съезде прихлебателей от литературы, послезавтра с поссианцами в кооперативе. Только… только, любезная божия коровка, чем же это будет отличаться от того, чего добиваются легалисты-ликвидаторы? Ровно ничем!
(То же)
592
Лозунг об «обеспечении» «членам партии» «полной свободы их революционной и философской мысли» насквозь оппортунистический. Во всех странах подобный лозунг изнутри социалистических партий выдвигался только оппортунистами и не означал на деле ничего иного, кроме «свободы» развращения рабочего класса буржуазной идеологией. «Свободы мысли» (читай: свободы печати, слова, совести) мы требуем от ГОСУДАРСТВА (а не от партии) наравне с свободой союзов. Партия же пролетариата есть свободный союз, учреждаемый ДЛЯ БОРЬБЫ с «мыслями» (читай: с идеологией) буржуазии, для защиты и проведения в жизнь одного определенного, именно: марксистского миросозерцания. Это – азбука.
(«О фракции „вперёдовцев“», 12 сентября)
593
Обидно чрезвычайно, что даже Каутский и Вурм не видят пошлости и гнусности таких статей, как Цедербаума и Бронштейна. Попробую написать Каутскому хоть частное письмо, чтобы выяснить дело. Ведь это прямо скандал, что Цедербаум и Бронштейн безнаказанно лгут и пишут пасквили под видом «научных» статеек.
(Письмо Мархлевскому, 7 октября)
594
Я не могу писать по-немецки, а пишу по-русски, можете ли Вы обеспечить в Лейпциге перевод – или Вам это неудобно или затруднительно и мне придётся найти переводчика здесь (это я, конечно, по всей вероятности, тоже смогу) – или, наконец, я напишу на своём ОЧЕНЬ плохом немецком (образец чего имеется в этом письме), а в Лейпциге уж переведут с плохого немецкого на хороший немецкий язык. (Однажды один приятель мне рассказывал, что легче переводить на немецкий язык с хорошего русского, чем с плохого немецкого.)
Читать дальше