Александр Шубин - Левая политика. Предварительные итоги.

Поясняя своё понимание 11-го тезиса Маркса о Фейербахе, А.Ю. Ашкеров, открывающий раздел «Философские беседы», выразился так: «Иногда нужно просто дать хук в челюсть, нежели два часа объяснять, почему его нужно дать. В некоторых случаях это вполне может быть философским жестом. И, знаете, Маркс — образцовая фигура, чья философия может рассматриваться в качестве такого хука в челюсть. Хотя на том же самом примере мы в полной мере можем оценить, что философы не обладают монополией на реформирование мира и прогнозирование его развития» (с. 34). «Хук в челюсть» в ответ на «изнасилование» — даже в виде попытки — вполне легитимная и даже минимально необходимая реакция по всем канонам права. Но что-то, увы, не заметил я даже намёка на подобную постановку вопроса почти во всём мной прочитанном и здесь осмысливаемом опусе. А жаль. Но если верно, что вообще философия есть современная ей эпоха, постигнутая в мышлении, то отсюда следует тот тривиальный вывод, что ни эпоху нельзя вполне понять вне анализа отразившей её философии, ни, соответственно, философию и олицетворяющих и воплощающих её философов нельзя должным образом оценить вне осмысления духа и сущности времени, порождающего сей философский «продукт». Ведь и «философы не вырастают как грибы из земли, они — продукт своего времени, своего народа, самые тонкие, драгоценные и невидимые соки которого концентрируются в философских идеях» [46] Там же. Т. 1. С.101. . Как говорится, по плодам их познаёте их, и какое время — такие и песни. Вот вам и ещё одна грань полезности подобного рода информационно-просветительских изданий, когда они доведены до необходимой завершённости, в полной мере охватывающей всю освещаемую сферу духовной жизни. Отсюда и естественное пожелание: продолжая начатый обзор современной российской философии, представить читателю и те направления философской мысли, которые оказались вовсе не затронутыми в данном томе, а в особенности ортодоксальных марксистов, в том числе ильенковцев, лифшицианцев и т. д. Ибо надо честно признать, что с классическим марксизмом вообще и его философской составляющей в частности произошёл в России скверный анекдот, почти в духе губермановского «гарика»:

Мне Маркса жаль: его наследство

свалилось в русскую купель:

здесь цель оправдывала средства,

и средства обосрали цель.

В самом деле, десятилетиями впихивали во все студенческие головы «три части марксизма» с философией во главе, а в результате и марксистов оказалось на деле «чуть-чуть и маленько», да и на философию вообще, несмотря на нынешнее изобилие учебников и трактатов, в большинстве своём «смотрят как на профессора магии, заклинания которого звучат торжественно, потому что никто их не понимает».

Так что полагать, подобно Нилогову, что «интерес к философии в настоящее время необычайно высок», значит чрезмерно оптимистично обобщать частные наблюдения. К тому же вся соль проблемы, как всегда, не в отношении к философии вообще: таковой фактически и нет в реальности, как нет, скажем, «человека вообще». В этом смысле прав Фёдор Гиренок, подчёркивая: «Философия — это, конечно, имена. Нет имён, нет философии. Поэтому нам нужны имена… Марксизм без Маркса, фрейдизм без Фрейда, христианство без Христа — это как кофе без кофеина. Пустой знак, симулякр» (с. 392, 393). В этом родство философии с искусством, и потому не удивляет тезис Василия Кузнецова: «Философия — поэзия мысли, воспевающая поэтику бытия» (с. 441). А поскольку не бывает-де плохой поэзии, ибо «это уже просто НЕ поэзия», то так отрадно верить философствующему субъекту, вроде Олега Матвейчева, что «в конечном счёте, с большим опозданием, отсрочкой, миром всё же правят философы» (с. 142). Но в таком контексте обнаруживается явная неувязка с так называемой русской философией, за которую справедливо и страстно ратует Нилогов, выступая против тех «эрузитов» (неологизм Ф.И. Гиренка, образованный от соединения слов «эрудит» и «паразит»), которые «отказывают русскому народу в праве на философию», ибо, мол, «русские ещё не доросли и вряд ли когда-нибудь дорастут до постановки собственно философских вопросов» (с. 9). Проблема и в самом деле серьёзнейшая. Утверждают ведь иные, что «русская философия за полной банальностью вообще неинтересна», что о ней можно говорить лишь как о «некотором элементе российской истории, надо сказать, весьма тщедушном и дрянном» (Дмитрий Галковский, с. 51, 52). Да и сводить эту проблему всего лишь к вопросу об интернациональности национального языка, как пытается Нилогов, значит, на мой взгляд, вновь игнорировать истину, сформулированную более 160 лет назад: «Философам достаточно было бы свести свой язык к обыкновенному языку, от которого он абстрагирован, чтобы узнать в нём извращённый язык действительного мира и понять, что ни мысли, ни язык не образуют сами по себе особого царства, что они — только проявления действительной жизни» [47] Там же. Т, 3. С. 449. . И совершенно не случайно поэтому, к примеру, выдающийся русский мыслитель XX век А.Ф. Лосев, подытоживая основные особенности русской философии, именно эту, действительностью обусловленную, мировоззренческо-методологическую суть дела, выявляет в её характерных тенденциях: «в учении о бытии — материализм, в учении о человеке — социализм, в учении о цели жизни — подвижничество и героизм ради будущих благ, в учении о познании — единство теории с практикой и практика (в широком смысле) как критерий истины» [48] Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Госполитиздат, 1991. С. 512. . Вот при таком, конгениальном с марксизмом, подходе и не будет, говоря словами Нилогова, «никаких серьёзных оснований относиться к философии как к этимологософствованию (жонглирование смыслами посредством этимологий философских терминов), получившему своё вульгарное распространение после работ М. Хайдеггера» (с. 9). И нельзя не заметить, что этим грехом «этимологософствования» страдает и ряд текстов в рассмотренном издании, которое в целом, как уже сказано, заслуживает самого внимательного и одобрительного отношения.