Александр Черенов - Катынь - СС+НКВД – шляхта

При таких обстоятельствах переговоры были обречены… на переговоры. На переговоры бесконечные, бесплодные и бестолковые. Двенадцатого августа они сходу начали оправдывать характеристики и ожидания самих себя. Чтобы сразу же поставить на место советскую делегацию, «нагло» вздумавшую предъявлять целый набор полномочий на подписание военной конвенции, Дрэкс решительно «вывернул карманы», в которых, помимо обязательной «фиги», никаких «других полномочий» не имелось!

Правда, заранее предполагая – и даже зная – ответ, Дрэкс согласился с предложением Москвы запросить Варшаву насчёт прохода советских войск для оказания помощи жертвам агрессии. Девятнадцатого августа, в день получения запроса, Польша решительно отвергла «домогательство Советов». Отвергла устами своего министра иностранных дел Бека, который так прямо и заявил: «Это быдло (Красная Армия, то есть) не ступит на территорию Польши».

Поскольку этими устами было сказано всё, а Красная Армия не располагала достаточным числом ковров-самолётов и шапок-невидимок для транспортировки своих войск «не по земле суверенной Польши», говорить уже было не о чем. Но для порядка – а больше под давлением Москвы – Дрэкс и Думенк запросили свои столицы о дальнейших инструкциях. Четыре дня, начиная с вечера семнадцатого августа, Лондон и Париж «хранили героическое молчание». И тогда заговорил Берлин.

Если быть совсем точным, заговорил он ещё раньше.

Ещё в прошлом, тридцать восьмом году, немцы приступили к зондажу Москвы насчёт улучшения отношений. Понять их было можно: на горизонте всё время маячила перспектива общеевропейского военного соглашения против Германии. И в этих «поползновениях» Советский Союз играл не только не последнюю – первую скрипку! Берлин считал себя везунчиком оттого, что СССР «крупно повезло» с партнёрами: все они, без исключения, мужественно не поддавались на уговоры Москвы… позаботиться о самих себе. При этом они старательно «подмигивали» Берлину «курсом норд-норд-ост».

При всей своей экзальтированности, фюрер был прагматиком. Поэтому он «жаловал» «плутократов» не меньше, чем большевиков. Считая, что выжал из них максимум того, что можно было выжать сегодня, он не стремился «дружить больше», чем требовалось обстановкой. А, вот, перспектива оказаться жертвой даже не очень серьёзного консенсуса между «демократиями» и Москвой ему вовсе не улыбалась. И, поэтому, в Москве ещё шли переговоры с англичанами и французами – а Гитлер уже приступил… к приступу советского вождя.

Фюрер работал не на пустом месте: почва для серьёзных переговоров была не только подготовлена, но и «основательно унавожена». Ещё в октябре тридцать восьмого посол в Москве граф фон дер Шуленбург запланировал серьёзную дипломатическую атаку непосредственно советского премьера Молотова. Старый граф решил «перепрыгнуть через голову» наркома иностранных дел Литвинова. Литвинов считался в Берлине – и не в нём одном – англофилом и франкоманом. Этот человек был решительно настроен на союз с «демократиями» против Берлина – и поэтому считался в рейхе политиком негибким и бесперспективным с точки зрения «дружбы между народов».

А, вот, Молотов не подозревался Берлином в однозначных симпатиях к Западу. В том числе и потому, что его симпатии всегда были производными от симпатий «главного тут»: Сталина. Это «грозило» Берлину, если не перспективами, то возможностями для маневра. Поэтому фон дер Шуленбург и намеревался предложить советскому премьеру либо возвращение к формату Берлинского договора двадцать шестого года, либо подписание масштабного пакта о ненападении. Учитывал граф и советские пожелания: совместные гарантии Балтийским странам и оказание давления на Японию с целью «умиротворения» соратника по «оси».

Семнадцатого апреля сего, тридцать девятого, года, когда СССР в очередной раз сделал Франции предложение о заключении военной конвенции, статс-секретарь МИД Германии Вайцзеккер встретился с советским полпредом Мерекаловым. К этому времени Берлин уже сделал выбор – в пользу договора с Москвой. Политические реалии вынуждали его к этому выбору: армиям рейха предстояла большая работа в Европе – а Советский Союз только путался бы под ногами. И хорошо ещё, если «без ничего», с одними только предложениями о мире… против Германии! А то ведь он мог «путаться» с участием танков, авиации и артиллерии!

«Миролюбие» Берлина началось с предложения наладить торговлю и заключить масштабное экономическое соглашение. В этом плане Москва и Берлин действительно нуждались друг в друге. Берлину требовалось зерно, нефть, уголь, руды чёрных и цветных металлов – а Москве нужны были германские кредиты, новейшие станки и технологии.