Обе стороны холодной войны были заняты строительством иллюзий как для себя, так и для своего противника. Здесь они были сильнее, чем в чисто физическом пространстве, поскольку эксплуатировалась сфера мечты, не имеющая ограничений физического порядка. Советские государственные иллюзии всегда были направлены ввысь – в небо, в стратосферу, в космос, поскольку это захватывает и покоряет.
Иллюзии одних воевали против иллюзий других. Кстати, довоенный и послевоенный советский мир иллюзий захватил очень много западных интеллектуалов. Марксисты и неомарксисты составили в определенной степени ядро западного мышления. Причем это был переход не теоретического порядка, когда одна идея отталкивается от другой. Это был переход от советской действительности, хотя и парадного порядка, к новым идеям.
Сталинская система на идеологическом уровне постепенно свелась к борьбе c врагами народа. Только менялось название, под шапкой которого происходила эта борьба. Такая пропагандистская кампания, возникавшая время от времени, «взбадривала» не так население, как тех, кому было, что терять.
Интересно, что по-настоящему мощной кампанией была антисталинская, c помощью которой, как считается сегодня, руководители того времени во главе c Хрущевым хотели списать все грехи на Сталина и выйти сухими из воды. При этом Хрущев в беседе c Тито сказал, что Сталина в обиду не дадим [10].
Но кампания есть кампания, и «уже вскоре после ХХ съезда КПСС из художественных и документальных фильмов стали в массовом порядке вырезать не только кадры со Сталиным и Молотовым, но даже их портреты. Но за пределами СССР картины поныне демонстрируются в оригинальных версиях» [11].
Однако десталинизация в результате оказалась такой же иллюзией, как и сам культ личности Сталина. При этом Сталин сохранил свое место в пантеоне и в современной России. По данным 2017 года, в рейтинге выдающихся личностей в истории Сталин получил первое место c 37 % голосов, А. Пушкин – второе c 34 %, Ленин – третье c 32 % [12]. Данные 2018 года демонстрируют падение этой «любви», здесь отношение к Сталину начинает меняться [13]:
Символы все время пытаются подмять под себя все пространство. Был лозунг «Ленин – наше все», потом – «Сталин – наше все». Сегодня Россия имеет «Путин – наше все». Говоря словами Володина: «Есть Путин – есть Россия, нет Путина – нет России».
Но символы тоже прячут за собой иллюзии, поскольку их приходится принимать как данность без всякой проверки. Мы никогда не задумываемся над тем, что может стать символом завтра, куда именно пойдет человечество. Такой странный поворот возникает, слушая сегодняшние дискуссии на тему завтрашнего образования, когда постулируется, что мы должны обучать детей только тому, что не смогут делать роботы. Именно поэтому прозвучала фраза о ненужности физико-математических школ.
Мы хорошо не знаем ни прошлого, ни настоящего, поскольку государства не раскрывают его своим гражданам, а будущее вообще остается за пределами наших возможностей. По этой причине туда можно помещать любые наши представления. КПСС несколько раз провозглашал то построение коммунизма устами Хрущева, сказавшего, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, то каждой советской семье по отдельной квартире в 2000 году – устами Горбачева. Это была манипуляция иллюзиями, призванная спрятать реальность куда-то подальше.
Иллюзии могут побеждать реальность. Однако рано или поздно реальности удается выбраться из-под гнета иллюзий. Иногда ждать этого приходится достаточно долго. Иллюзии умирают, сменяя друг друга, а реальность все равно не приходит.
Евгений Ихлов увидел в романе Пастернака «Доктор Живаго» идеологическую диверсию: «Травлей Пастернака также утопили первый этап оттепели, как „выставкой в Манеже” – второй. И эта травля надолго превратилась для либеральной интеллигенции (наряду c процессом „тунеядца Бродского”) в хрестоматийный пример абсурдной ненависти злобных и тупых кадров к почти неземному таланту. Однако все это не совсем так. Роман Бориса Леонидовича был прекрасно рассчитанным ударом по основам советской политидеологической мифологии, причем именно послесталинской. До оттепели Гражданскую войну, ту кипящую драконьей кровью купель, из которой вылез дракон большевистского государства, изображали как сагу. Она могла быть изображаема и как хаос неслыханной жестокости, потому что согласно ее центральному мифу защитник Красного Вердена – Царицына – Сталин мог подаваться именно как укротитель хаоса и восстановитель порядка. Однако хрущевская оттепель вернула романтику Гражданской войны, а ее события все чаще стали подаваться как вестерн. Хрущевское руководство исторически легитимировалось как необольшевики. И вдруг выходит – да еще за границей, да еще и получает международную премию – роман, не просто возвращающий описание послереволюционных событий как ада, да еще и от лица нераскаянных выходцев из „эксплуататорских классов”, но и снимающий былинную оппозицию светоносных героев и мерзких и нелепых чудищ. То, что к тому времени разрешалось одному Булгакову и только по личному указанию Сталина, которому нравилось смотреть, каких он урыл золотопогонных благородий… Пастернак со всей мощи ударил в самую сердцевину стремительно формируемого мифа о „пыльношлемных комиссарах” и „красных партизанах”, о добром Ленине и справедливом Дзержинском – в противовес параноику Сталину и палачу Берии. Ведь статую Железному Феликсу в декабре того же 1958-го ставили на Лубянке именно как укор „недобитым бериевцам”. Солженицын сможет повторить такой литературный удар по эпохе красного террора только через 15 лет – в „ГУЛАГе”» [14].
Читать дальше