Георгий Кулаков: Восстания. История идей и идеологов

Правительство Екатерины II было не на шутку перепугано распространением освободительных и антикрепостнических идей в охваченных крестьянской войной районах и предпринимало все усилия по конфискации и уничтожению агитационных материалов. Дошло дело даже до того, что одно из воззваний повстанцев было обнаружено в царском дворце, после чего 10 января 1774 года Сенат издал специальный указ по поводу борьбы с повстанческими призывами.

Один из исследователей крестьянской войны, В. И. Семевский охарактеризовал знаменитый манифест Е. И. Пугачёва от 1774 года как «жалованную грамоту всему крестьянскому люду», как «хартию, на основании которой предстояло создать новое, мужицкое царство». Своего рода контрпропагандой стало обращение к народу генерала П. С. Потёмкина: этот глава карательной экспедиции со всем гневом обрушился на призывы Пугачёва и попытался уговорить население отстать от восстания.

Особенности идеологии повстанцев в ходе крестьянской войны стали наиболее очевидными. Упор делался на стремлении крестьянства к земле и воле, к «чёрному переделу» – уничтожению помещичьего землевладения и крепостничества, да и самого класса помещиков-крепостников. По оценкам исследователей, центральным звеном идеологии повстанцев были идеи освобождения от крепостного гнёта, налогов, произвола властей, а также идеи равенства и свободы. Они были определяющими для русского казачества, которое образовало на окраинах России несколько своеобразных «республик», отчасти рассматриваемых как противостоящих крепостническим порядкам в стране.

Как казачество, так и эти «республики» современные историки характеризуют как результат классовой борьбы социальных низов (в первую очередь – крестьянства). Там находила воплощение идеология крестьянства и его общинная организация, но – без помещиков и правительства. Созданные беглыми русскими и украинскими крестьянами, а также представителями других угнетённых слоёв населения казачьи организации рассматриваются ныне как продолжение и развитие традиций крестьянской общины (мира). Выборность, общие сходки (круги) являлись, по сути, возрождением старинных вечевых традиций, традиций народных собраний.

Организация и идеология казачества времён крестьянской войны под предводительством Пугачёва явились в значительной мере порождением идеологии и общинной организации, характерной для крестьянства. Но казачество, можно заметить, привнесло в крестьянское движение элементы организованности и сознательности. Располагал к себе крестьян взгляды казаков, привыкших жить без помещиков. Хотя отрицательное отношение казачества к земледелию едва ли могло устроить крестьян.

Для идеологии восставших было характерно переплетение консервативных и прогрессивных элементов. Оно и неудивительно, поскольку темнота, отсталость, забитость и разобщённость отнюдь не способствовали выработке чёткой политической программы. Для значительной части участников крестьянских войн был характерен «наивный монархизм».

Выдвигая требования, восставшие осуществляли часть их на территории, находившейся под их контролем. Что же касается масштабов и форм, в которых шла реализация выдвинутых требований, то до XVII века этот процесс не мог быть осуществлён.

«Наивный монархизм» представлял собой веру в «хорошего царя». По сути, это была утопическая идея, отчасти нашедшая свою реализацию в начале XVII столетия в практике самозванцев (первому из них, хоть и ненадолго, удалось захватить престол, что отчасти связано с проходившей тогда крестьянской войной). Для «наивного монархизма» характерно, что восставшие не только могли «переориентироваться» с правителя «плохого» на правителя «доброго» (ранее такого не наблюдалось и близко). Более того, провозглашение «царём» или же «царевичем» человека из своей среды делало фигуру монарха для восставших лицом, лишённым сакрализации власти. Основным критерием, по которому осуществлялся отбор в «монархи», была способность лица отвечать взглядам и стремлениям восставших – эксплуатируемых и обездоленных. В сути такого «монархизма» лежала прагматическая основа, даже наивная и неосуществимая, но это была совсем не та мистическая и иррациональная основа, о которой твердили реальные монархисты, стремившиеся уверить мир и себя в том, что русский мужик слепо верит в «царя-батюшку». Монархические иллюзии начали, хоть и не быстро, рассеиваться. Хотя до полного отказа от них, как показывает историческая практика, «дистанция огромного размера»…