Array Коллектив авторов - Доктрина Русского мира

Царствование Екатерины II принесло воссоединение почти всех исконных русских земель с Российской империей. «Отторженная возвратих» – гласила выпущенная по этому случаю медаль, и даже спустя поколение Карамзин с гордостью подчеркивал, что возвращенные западнорусские земли «по старым крепостям… были некогда коренным достоянием России». Несмотря на все внутренние проблемы и ошибки российских властей в последующие сто лет (долгое время дело последовательной ре-русификации Западного и Юго-Западного края продвигалось очень медленно и плохо, и лишь в царствование Александра III и Николая II наступил решительный перелом), превращение Русского мира во внутренний мир Российской империи было близко к тому, чтобы стать свершившимся фактом. К 1914 г. различия между населением окраин и центра сгладилось. В немалой степени этому способствовало не только повышение грамотности и расширение сети школ, но и совместная колонизация представителями всех ветвей русского народа новых земель в Сибири, на Дальнем Востоке, в Средней Азии и Закавказье. Там различие между этими ветвями стиралось особенно быстро.

Лишь один, казалось бы, незначительный камушек лежал на пути полного поглощения Русского мира русским государством, но сам факт наличия этого камушка, о который споткнулась Империя, осознавался лишь некоторыми консервативными публицистами. Имя этому роковому препятствию было – «Подъяремная Русь», как писали в славянофильских и националистических газетах конца XIX – начала XX века. Речь шла о необходимости скорейшего присоединения к Российской империи находившихся под властью Австро-Венгрии земель (Галиции, Буковины и Закарпатья). Лишь такие острые и дальновидные умы, как Михаил Погодин, Николай Данилевский, Михаил Катков, Иван Аксаков, Александр Киреев, позже Петр Струве и Владимир Бобринский, понимали, что вопрос о Львове и Черновцах становится роковым для судеб всей Российской империи. Если не вернуть их в состав России немедленно – там австро-польские власти вырастят страшного «украинского» гомункула русской измены, который будет упорно, даже ценой собственной гибели, работать на «ягеллоновскую идею». Увы, в российском министерстве иностранных дел всю роковую роль австрийской «Украйны» поняли слишком поздно. Многие российские императоры – и сама Екатерина II, и Александр I, и Николай I, и Александр II – всерьез рассматривали возможность получения Галиции в обмен на русскую часть Польши или иные похожие сценарии. Но каждый раз не хватало воли, не хватало осознания масштаба проблемы. В итоге к 1914 году ситуация была уже не самой благоприятной, значительная часть населения Русского мира была зомбирована слепой зоологической русофобией. Однако даже в этом случае проблема была бы решена при благоприятном исходе мировой войны. К сожалению, после 1920 года власть и в советской, и в польской частях Украины и Белоруссии получили ненавистники Русского мира, и двадцатые годы стали едва ли не самыми тяжелыми для западнорусских земель, когда осознание общерусского единства там было во многом подорвано. Пусть не полностью – полностью этого не случилось и поныне – но в очень и очень большой мере. Пожалуй, даже не 1917-м, а именно 1920-ми годами следует датировать второе расчленение живого тела русского мира, причем особенно унизительное расчленение по границам, проведенным немецко-австрийским штыком в Бресте. Ведь границы РСФСР удивительным образом почти совпали с границами Брестского мира, хотя сам этот мир просуществовал всего полгода…

Кроме окраинного вопроса, когда огромная Российская империя споткнулась о маленькие Галицию и Буковину, разумеется, не следует забывать и о другом расколе внутри Русского мира – по религиозному признаку. Никто не сомневается, что старообрядцы – такие же этнические русские, как и «никониане». Но как оценивать поведение некоторых радикальных старообрядческих толков, вроде сбежавших в Османскую империю «некрасовцев»? О чем думали те, кто позже, в XVIII–XIX веках, отпадал в секты хлыстов, скопцов, молокан, штундистов и тому подобных? Доля русских, принадлежавших к господствующей государственной православной Церкви, в некоторые периоды де-факто составляла всего лишь две трети от общего числа этнически русских людей. Именно поэтому Михаил Катков в 1863 году предложил официально признать право русских людей исповедовать любую разрешенную религию. При этом он исходил из того, что существуют народы, разделенные в религиозном смысле, но обладающие ярко выраженным чувством национального единства. Однако это были ошибочные рассуждения. Если говорить о немцах, то раскол пополам на католиков и протестантов (да еще с взаимной враждой между лютеранами и кальвинистами внутри последних) лишь способствовал политической раздробленности Немецкого мира вплоть до братоубийственных войн между немецкими государствами. Если вспомнить сербов, хорватов и боснийцев, то религиозный фактор послужил к осознанию себя как разных народов тех, кто говорит на одном языке и кто объективно мог бы быть единым народом. Албанцы также разделены между четырьмя религиями, однако их племенное единство сложилось раньше религиозного разделения. Судьбы арабов-христиан настолько отличны от судеб арабов-мусульман, что идеальным примером национального единства в рамках разных религий они также служить не могут.