Сергей Кара-Мурза - Уроки Сталина. Как поднять Россию с колен

Сейчас в определенных кругах в России стало модным противопоставлять И.В. Сталина В.И. Ленину, показывая Сталина русским почвенником, в противовес интернационалисту Ленину. Такой подход имеет под собой мало реальных оснований. Ленин и Сталин были очень гибкими политиками, прекрасно чувствовавшими настроения общества и быстро на них реагировавшими. Неизменным оставался лишь стержень, на котором базировались их убеждения.

Ленин, кстати, был гораздо гибче Сталина, и сам Сталин это признавал и неоднократно подчеркивал превосходство Ленина как политика. Ленин, не колеблясь, положил идеи эсеров в основу своего «Декрета о земле», хотя много лет до этого стоял в земельном вопросе на других позициях. Программу эсеров большевики взяли потому, что она больше отвечала чаяниям крестьянства, то есть большинства населения страны. Точно так же в 1920 г., во время войны с Польшей, Ленин показал, что ему не чужда «русская идея», чем смог привлечь на свою сторону ведущих царских генералов во главе с А.А. Брусиловым.

Ленин отказался от продразверстки, которую ввели, кстати, еще при царе и практиковали при Временном правительстве. Продразверстка была заменена НЭПом, так как новая экономическая политика больше отвечала настроению общества, хотя и расходилась во многом с идеалами коммунистов.

Эти примеры показывают, что Владимир Ильич был одним из тех руководителей, кто тонко чувствует пульс страны. Разумеется, он осуществлял сверхзадачу большевиков, выражал идеи коммунизма и правду так, как ее понимали коммунисты, но с максимальным учетом настроения страны. В чем-то подталкивая общественное мнение к тем или иным идеям большевиков, в чем-то идя навстречу настроениям общества. В том, что в обществе 1920-х привились идеи равенства и социальной справедливости, немалая заслуга вождя большевиков.

Показателен в этом плане пример с авангардом, как направлением в искусстве. Сам Ленин не был приверженцем авангарда, хотя хорошо в нем разбирался. Все-таки эмигрантская пора его жизни прошла в крупных европейских центрах – там, где формировалось современное искусство. А в том кафе, которое посещал Ленин в Швейцарии, зародился дадаизм – самое авангардное направление в искусстве того времени. По некоторым данным, даже название свое дадаизм получил с подачи вождя мирового пролетариата, когда во время «перфоманса» будущих дадаистов в кабаре «Вольтер» буржуазная респектабельная публика стала, в знак неприятия, скандировать слово «нет», а Ленин в пику буржуазии закричал: «Да! Да!». Авангардистам это так понравилось, что незнакомое им русское слово «да», повторенное дважды, они положили в название своего направления.

Вот как отреагировал Ленин на авангардную книгу стихов В.В. Маяковского «150 000 000». Он был против не самой книги, а лишь против того, что ее печатали за государственный счет огромным для того времени тиражом – 5 тысяч экземпляров. Владимир Ильич, высказался лишь за то, что тираж все-таки надо сделать меньшим – полторы тысячи вместо пяти. Это в то время, когда в обществе, вернее в просвещенной его части, авангардизм был очень популярен. В СССР официально трудились крупнейшие деятели авангарда – К. Малевич, работавший в Народном комиссариате просвещения, и П. Филонов, позже рисовавший портреты Сталина. Третий классик российского авангардизма – В. Кандинский – тоже поначалу работал в Стране Советов. Он стал профессором и вице-президентом Академии художественных наук и был официально откомандирован за границу для установления там культурных связей. Это только в живописи: в поэзии, например, футуристы продолжали свои начатые до революции эксперименты, считая, что культурная революция должна идти нога в ногу с социальной. В театральном искусстве авангардный театр Мейерхольда претендовал на господствующее положение. То есть мы видим, что Ленин – сторонник классического искусства – мирился с авангардным, когда оно было приемлемо для общества.

Но за полтора десятилетия своего господства в искусстве авангард порядком надоел людям. Уже при Сталине началось возвращение к классическому искусству, точнее к классическим формам под маркой «социалистического реализма». То есть мы видим, что руководители государства шли навстречу общественному мнению. Не вина Ленина в том, что он не дожил до того, как общество требовало возвращения к имперским формам в искусстве. Ленин – сам сторонник такого стиля – несомненно, внедрил бы его, если бы дожил до той поры, когда общество, согласно закону маятника, вернулось к этому стилю на новом этапе развития. Поэтому мы не без основания можем предположить, что, проживи Ленин подольше, он почувствовал бы тягу общества к консервативным, почвенническим идеям и выразил бы их не хуже Сталина.