Константин Деревянко - На трудных дорогах войны. Подвиг Одессы

Закончилось учение флота совместно с войсками Одесского округа. В порт вернулись транспорты с частями 150-й дивизии. Я готовил материалы к разбору учения. И вдруг звонок начштаба базы Иванова: «Идемте к командиру».

Жуков был взволнован и озабочен: «Читайте». Это была телеграмма Военного совета флота: «Вне всякой очереди. По флоту. Оперативная готовность номер два». Подана в 17.15 19 июня. Без пометки «Учебная». Значит, исходит от наркома ВМФ – только он может переводить флоты на фактически повышенную оперативную готовность. Но штаб Одесского округа пока не получал указаний о повышении готовности войск. Похоже, что нарком ВМФ действует самостоятельно, по обстановке, сложившейся к этому дню. Позже Кузнецов расскажет нам: «У меня были все основания действовать так: я знал о приказании наркома обороны о выезде командования западных округов на КП, получил информацию о том, что германское правительство не ответило на Сообщение ТАСС и даже не опубликовало его в печати, что немецкие торговые суда, прервав грузовые операции, покидают наши порты. Я помнил исторические случаи внезапного нападения на русские флоты в 1904 году в Порт-Артуре и в 1914 году на Черном море и, понимая свою персональную ответственность за неприкосновенность наших морских границ, самостоятельно перевел флоты в ОГ-2, о чем было записано в оперсводке Главморштаба, регулярно посылавшейся в Генштаб».

Через три дня совершится нападение врага, и все по достоинству оценят мужественный и прозорливый шаг наркома ВМФ. Николай Герасимович Кузнецов выдержал экзамен на военную и государственную зрелость как народный комиссар советского правительства.

Соединениям и частям Одесской базы был передан условный сигнал, означавший переход на ОГ-2. Многократно проигранный на учениях, он был четко исполнен в назначенные часы и минуты. Ночная проверка, проведенная штабом и политотделом базы, показала собранность и крепкое политикоморальное состояние личного состава. Только я улегся отдохнуть после ночной проверки кораблей и частей, звонок Жукова: «Зайдите». У него Иванов.

– Читайте. – И Жуков вручил мне телеграмму начальника штаба флота Елисеева: «В двухдневный срок закончить план прикрытия границы, составленный со штабом округа, и представить Военному совету флота; указания округу Генштаб дал».

– Вы его составляли – вам его и заканчивать, – приказал мне Жуков. – Вас ждут в штабе округа, звонил Захаров.

Ветошникова я застал в сборах.

– В Тирасполь? – спросил я.

– Нет. Туда выехал оперотдел во главе с моим заместителем майором Филипповым, а я – в Москву. Вызывают в Генштаб с Планом прикрытия границы. Наш совместный план по обороне морского побережья приказано направить Военному совету флота на утверждение, и, видимо, вам придется сопровождать нашего представителя.

Черевиченко и Жуков приняли совместное решение: направить в Севастополь заместителя командующего округом генерал-лейтенанта Н.Е. Чибисова и капитана 3-го ранга К.И. Деревянко с совместным Планом прикрытия границы для рассмотрения его на Военном совете флота.

Суббота 21 июня 1941 года. Флот уже двое суток в повышенной готовности. Но мы, моряки, понимали, что, в какой бы готовности ни находился флот, судьбу Родины решают сухопутные войска.

Скоро наше отплытие. Сборы у меня короткие, прощаться не с кем. Семья в Севастополе, на похоронах, – скоропостижно скончалась сестра жены Вера Ивановна Дубовская, мой друг и товарищ 20-х годов по армавирскому комсомолу.

В тяжелых раздумьях покидал я Одессу: наши оперативные планы на пути в Москву и Севастополь. Командование округом в движении на КП, флот в готовности… А по войскам никаких указаний.

Надо быть на пристани в час отхода одесского экспресса-теплохода по Крымско-Кавказской линии, чтобы полюбоваться редкостным зрелищем. Каждый отход теплохода – праздник. А сегодня – суббота, вечер. Масса провожающих. Разноцветье платьев, букеты цветов. Люди в приподнятом настроении: одни в предвкушении приятного плавания, другие – дня отдыха. Безбрежное веселье и по-одесски шумные, крикливые разговоры с особой, присущей только одесситам, интонацией. И конечно же, в этот час никто не хотел думать о войне.

Было бы нечестно по прошествии десятков лет распространяться, что я или мои начальники предсказывали ее начало. Не было таких провидцев ни в низах, ни в верхах. Но никто из тех, кто служил у границы, кто знал обстановку, пережил лето сорок первого и видел, на себе испытал, как начиналась война, не откажется и сейчас от того чувства ожидания удара, которое тогда владело нами в последние мирные дни.