Мартин Ли - Фашизм - реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

Точно так же проникали в антифашистское движение и американские боевики, заявлявшие, что Гитлер выступал за контроль за оборотом оружия. Некоторые ополченческие группы даже приглашали в свои ряды евреев и цветных. Однако целью этого было показать, что открытый белый расизм и неонацистские взгляды уже не являются лакмусовой бумажкой для определения угрозы ополченцев. Параноидальный стиль уже давно являлся в США элементом политической культуры, вместе с правыми военизированными группами, такими как Ку–клукс–клан, минитмены, Posse Comitatus. Однако в годы после «холодной войны» военизированному движению удалось повторно изобрести фашизм, на этот раз американский. Он сочетал в себе туманные доводы в пользу конституционализма, ограничивавшего «большое правительство» и традиционные призывы к изоляционизму, реакционные конспирологические теории, а также мифы про освоение «дикого Запада» (в духе Рэнди Вивёра), обещавшие национальное возрождение через насилие [863].

Несмотря на доказанную «склонность» ополченцев к насилию и кровопролитию, у них был целый ряд сторонников — как в Республиканской партии, так и на Капитолийском холме. Официальные представители республиканцев часто выступали на местных встречах ополченцев, множество претендентов на пост президента искали благословения от Пэта Робертсона, чей конспирологический взгляд на мир лишь немногим отличался от антисемитизма, которым оперировали многие неонацисты. После взрыва в Оклахома–Сити спикер Палаты представителей Ньют Гингрич блокировал проведение уже давно необходимого парламентского расследования военизированной деятельности американских правых. Вместо этого подконтрольный республиканцам Конгресс провёл подробнейшие слушания по неправомерным действиям правительства в Уэйко, штат Техас, а также в Руби–Ридж, штат Айдахо [864].

В разгар этих слушаний американцам была предложена новая книга, соавтором которой выступил Гингрич. Этот фантастический роман был озаглавлен «1945», а главным злодеем выставлен не кто иной, как Отто Скорцени. Сюжет вращался вокруг достаточно традиционного замысла: «что было бы, если бы войну выиграла Германия». Согласно фабуле сочинения, Германия, захватив Европу и Советский Союз, вступила в состязание с американцами, чтобы опередить их в создании атомной бомбы. Скорцени был направлен Гитлером в США для уничтожения секретного ядерного исследовательского центра в Теннесси. Однако ему помешала группа местных шерифов, ветеранов войны и гражданских ополченцев со своими верными винтовками [865].

В реальной жизни Скорцени после войны наряду с тысячами других нацистов и фашистов был взят на службу американской разведкой. По иронии судьбы часть этих людей, и среди них Скорцени, позже стали работать с ультраправыми организациями, питавшими особую ненависть к правительству США. Эти неофашистские группы, в свою очередь, стали симптомом более широкого заболевания — авторитаризма. Об этом ещё в середине ХХ века предупреждал Теодор Адорно, и правоту его слов подтверждает ситуация, свидетелями которой мы являемся в конце 1990‑х годов. Адорно считал: «Нынешнее существование национал–социализма в рамках демократии представляет большую опасность, чем существование фашистских тенденций, противостоящих демократии». Его исследования показали наличие потенциала для развития фашизма в самой культуре общества массового потребления, порождающей слабых личностей, сильно зависящих от своих потребностей. В результате ими легко манипулируют как рекламные агентства, так и политические демагоги. Рассматриваемый в подобной перспективе, фашизм сохраняет потенциал для своего продвижения во всех развитых промышленных обществах, включая и Германию после «холодной войны» [866].

В то же время, через 50 лет после окончания Второй мировой войны, риск возникновения в Германии ещё одной фашистской диктатуры представлялся весьма отдалённым. Многие лидеры неонацистского движения находились за решёткой, а само движение, как казалось, слабело. Канцлер Коль смог обезвредить ультраправых соперников, взяв на вооружение многие элементы их программы. Однако точно рассчитанная попытка остаться у власти, успешная в краткосрочной перспективе, породила проблемы, которые в будущем способны привести к возникновению ещё более изощрённого варианта национализма.

Ограничение иммиграции не ослабило глубоко укоренившуюся в германском обществе ксенофобию, служившую источником насилия на расовой почве. Не прекратились нападения скинхедов, а немецкая полиция все так же жестоко избивала тех, кто приехал в страну в поисках убежища. Ксенофобия не убывала, она была словно поселившаяся в сердце привычка, словно вкус на языке. Дуглас Джонс, один из высокопоставленных сотрудников американского посольства в Берлине, так говорил об этом явлении незадолго до своей отставки в июне 1994 года: «Я не знаю ни одного иностранца, включая и меня, у которого по крайней мере хотя бы раз не сложилось бы впечатления — в результате какого–нибудь происшествия или замечания со стороны немца, — что ему не рады в этой стране, он чужак, что его “инаковость” вызывает неприятное внимание» [867].